Серёжа был чрезвычайно эффективным обозревателем, здесь надо смотреть правде в глаза. В тех краях привыкли к разным формам полемики — от кулачного боя до швыряния тухлых яиц, — но такого ещё не было, Серёжа оказался первым, и как противостоять его тактике — никто как не знал, так и не знает по сию пору. Для того, чтобы растоптать политика, его оказывалось достаточно обгадить; размахивая Серёжей, Боря отомстил за так и не доставшуюся ему корпорацию «Связьинвест», но две другие, созданные при помощи Серёжи, — «Грязьинвест» и «Смазьинвест» — в избытке компенсировали эту неудачу.

В президенты той страны задумал баллотироваться один чрезвычайно крепкий хозяйственник, тоже человек не без странностей: больше всего на свете он любил, чтобы его поливали елеем, да не каким-нибудь, а отборнейшим. Без елея лучше к нему было не соваться. От многомесячного употребления елея лицо его замаслилось, лысина залоснилась, глаза источали жирный блеск самодовольства, а в улыбке появилось что-то столь самоупоённое и хищное одновременно, что не всякий мог выдержать зловещий блеск его зубов. Народ панически боялся хозяйственника, выбившегося к тому времени в градоначальники. Вокруг него толпилась свита, готовая носками задушить каждого, кто отзывался об их начальнике без должной елейности.

— А тебя, — сказал однажды градоначальник Боре, — я, если приду к власти, лично повешу на первом же суку!

Ему очень не нравилась Борина пронырливость, свободолюбие, алчность и то, что Боря предпочитал решать свои дела без елея.

— Это мы ещё очень будем посмотреть, — сказал Боря, крупно записал на бумажке имя градоначальника, положил его перед Сережей, а сам привычно облачился в платок, подперся клюкой и встал за камеру.

— Мэр столицы, — начал Серёжа без всякой задней мысли, и тут из него попёрло.

Крепкий градоначальник в это самое время расположился перед телевизором, чтобы получить очередную порцию елея. Ничего другого он давно уже не встречал в свой адрес ни на одном телеканале. Он подумывал уже о переименовании родного города в свою честь. Градоначальник с приятностью щурился, уставившись в экран.

— Ну, посмотрим, посмотрим, — снисходительно пробурчал он, и тут увидел Серёжу. А с Серёжей случилось то, что и всегда происходило в прямом эфире, — но на этот раз Боря ещё и накормил его в лучшем ресторане, так что Серёжа был прямо-таки переполнен чувствами. Брызнуло из него уже на заставке программы и потом хлестало битый час. Градоначальник забился под стол, но поток достал его и там. Он прыгнул в бассейн, но волна из телевизора дохлестнула и до бассейна.

— Что мне теперь делать! — восклицал он. — Что делать, я вас спрашиваю!!!

Окружение, однако, безмолвствовало, впервые видя дорогого начальника в столь непрезентабельном виде. Не нашлось ни одного здравомыслящего человека, который готов был бы процитировать мэру старую поговорку — «Облили — обтекай»; мэр был не таков, чтобы глотать обиду, и немедленно подал на Серёжу и Борю в суд за клевету.

Ох, не надо было этого делать! Ошибка оказалась поистине роковой: серёжин адвокат в суде немедленно доказал, что это не клевета.

— А что же это? — удивилась судья.

— Как что? — простодушно изумился в свою очередь адвокат. — Вы разве не узнаете? Никогда каку не видели?

Когда же очередь говорить дошла до самого Серёжи, то он, как и всегда с ним бывало на публичных выступлениях, немедленно достиг нужного градуса ярости: публика в восторге разбежалась, улюлюкая, а представители мэра, вероятно, и поныне пытаются заглушить благовониями навеки приставший к ним аромат.

Каждую субботу градоначальник в противогазе, полном комплекте химзащиты и болотных сапогах садился перед телевизором. Благодушный Серёжа, только что после сытного ужина, каждую субботу выходил в эфир.

— Добрый вечер, — говорил он с доброй улыбкой, предвкушая облегчение и очищение, — и действительно, в течение ближайшего часа никому из телезрителей не было так хорошо, как ему. С каждым сказанным словом он чувствовал нараставшую легкость и под конец эфира попросту воспарял, просветлённым и всепрощающим взглядом глядя прямо в глаза градоначальнику.

— Всего вам доброго, — заканчивал он со слезами счастья на больших карих глазах. Первые полчаса программы градоначальник ещё топал ножками, вторые же — только хрипел. Он попытался было, на свою голову, принять кое-какие ответные меры — запустил на собственном канале программу «Конкретные материалы» и сатирическое шоу «Сало». Но куда им было до Серёжи! Как ни тужились их ведущие, повернувшись задом к зрителю, как ни надували своих и без того пухлых щек, как ни наедались гороху, — только жалкое постанывание доносилось с экрана, да редко-редко выходило что-то похожее на тихое «тпру». Это и сравнить было нельзя с волшебной легкостью истечения серёжиных монологов. Он нашёл наконец себя и бескорыстно дарил радость людям. Его слов «Добрый вечер!» с надеждой ждали миллионы. Столичный градоначальник пошел на крайние меры, приказав своим агентам подсыпать Серёже в кофе чего-нибудь закрепляющего, — но куда уж им было со своими жалкими таблетками! Боря потирал ручки. В Кремле пили шампанское.

Мода на понос стремительно распространялась по всей России. Детей в детсадах стало невозможно усадить на горшок — они хотели непременно, «как Серёжа». Стиль дефеканс возобладал в газетной и телевизионной журналистике. Слово «слив» стремительно делалось самым модным. Стилисты предлагали современные украшения в стиле D’Orenko (d’or по-французски — «золотой»): позолоченное унитазное очко, надеваемое на шею; цепь от сливного бачка, намотанного на запястье… Облегчаться на людях стало признаком культовости и продвинутости. Главный Борин конкурент Володя со своим каналом оказался в глубоком арьергарде. Там считали Сережин метод негигиеничным и оскорбительным для зрителя, поэтому ограничивались скромной тошнотой. Ведущих независимого канала, принадлежавшего Володе, тошнило от всего — от кровавого режима, властей, президента, преемника… Но их тошнота вызывала у зрителя главным образом брезгливость, а Серёжа будил национальную гордость. «Эк заливает! — восхищались граждане. — Никто так не может. Нешто немец какой столько наобозревает в единицу времени? Смотри, Мань, и как он не боится!». Володин канал относился к Серёже крайне недоброжелательно. «Наши фекальные соперники», — называли тут борину команду. Боря очень гордился. Многие пытались перекупить Серёжу, но Боря никому не продавал свое стратегическое орудие. Словом, довольны были все, кроме тех, кому приходилось мыть студию. Но Боря им хорошо платил.

Престолонаследник, морщась и беспрестанно нюхая надушенную салфетку, дал бориному телеканалу несколько интервью. Серёжа старался задавать свои вопросы как можно подобострастнее, но, как всегда перед большой аудиторией, не удержался.

— Это я от восхищения, — предупредил он зрителей.

— Ничего, ничего, — сухо кивнул преемник. — Со всеми бывает, знаете…

При бориной и серёжиной могучей поддержке кремлевский престол достался наследнику из правящего клана, столичный градоначальник был жестоко посрамлен. Наследник, однако, оказался крут: поблагодарив Борю и Серёжу за благодеяния, он публично заметил, что время словесного поноса прошло, а настало время сдержанности. Хватит растекаться известно чем по древу, пора научиться властвовать собой. Первым эту новую политику почувствовал на себе борин соперник Володя, команде которого запретили тошнить на экран, а дальше дело дошло и до Бори. Ему намекнули, что хорошо бы вернуть награбленное.