то, что не очень далеко от колледжа маркиза де Гуяка. Чай, не графского рода наемники из фамилии Кро, родовыми усыпальницами не обзавелись. Последний приют получали там, где заставал их последний день жизни. Кто в Индии, кто в Эфиопии, кто в Сиаме. Значит, и ему судьба лежать где-то недалеко от того места, где случился последний, неудачный бой.

Вот только где?

Юный маг напоследок глубоко вдохнул свежий холодный воздух, с легким посвистом втягивая его через ноздри, выдохнул и решительно изгнал из разума все мысли, тревоги и идеи, оставив только покой. Полный и недвижимый. Спасибо профессору Омару ибн Рабиа – дисциплине разума он своих воспитанников научил. Битали исчез, растворился, прикинулся пустотой.

Барсук постоял немного в растерянности, успев привыкнуть к тому, что тело его действует активно и решительно, не оглядываясь на звериные привычки, притом вкусно ест, мягко спит и развлекаться успевает. Однако, предоставленный сам себе, быстро освоился, покрутился на месте, отступил к горчице, подкопался под нее, выковыряв несколько изъеденных проволочником картофелин, с жадностью их сожрал пополам с землей, закусив парой червяков.

Битали этот обед мужественно стерпел, ничем не выдав своего существования – и тотемник окончательно уверовал в свое освобождение, вразвалочку направился к кустам, безошибочно определив там маленький родничок. Напился, перешел ручей вброд и стал пробираться через кустарник дальше вдоль шоссе.

Через перелески и поля барсук вышагивал целый день, нарочито петляя через самые влажные места, ловя среди жухлой травы вялых лягушек, а поздно вечером забился в траву под огромный железный бак с торчащими во все стороны корытцами.

Скота на гладком, как лысина, лугу сейчас не паслось, поить было некого, и бак стоял не просто пустым, но и облепленным снизу улитками, которые и пошли тотемнику на ужин.

С рассветом зверь опять углубился в заросли, двигаясь неспешно, обстоятельно обнюхивая встречные растения и исследуя лужи, время от времени что-то выкапывая, что-то скусывая с ветвей или зажевывая целые стебли. У Битали стало возникать ощущение, что тотемник совершенно забыл о своей части магического договора – однако ближе к концу дня местность стала становиться суше и суше, явственно поднимаясь. Ивняк перешел в сосновый лес, осина, ольха и березы исчезли, сменившись елями и вековыми дубами, а запахи из прелых стали сухими и смолистыми. И внезапно юный маг понял: это место ему знакомо! Барсук подкрадывался к старому кладбищу Ла-Фраманса, на котором минувшей весной он с друзьями заговаривал амулеты и где так позорно попался смертным в видеокамеру.

Местные девушки, помнится, рассказывали, что хоронят на нем теперь очень редко. Одного усопшего в год, а то и реже. Почетно – но уж очень дорого.

Но может быть, все намного проще? Может быть, это кладбище людей? А люди, в отличие от смертных, умирают редко, очень редко. Если так – то это многое объясняет.

Барсук и вправду нацелился в сторону торчащего над кронами креста. Только на кладбище зверь проник не привычным путем, через ворота – а через трещину в заборе, старательно побеленную кем-то из смотрителей. Видимо, ее не стали заделывать потому, что для человека лаз был слишком узким – однако тотемник пролез без особого труда, потрусил к склепу, возле которого юные чародеи творили свои заклинания. Где-то с десяток метров до него не дошел и принялся спешно раскапывать свежее захоронение, украшенное альбигойским крестом со строенными окончаниями перекладин.

Сильные когтистые лапы рыхлили свежую землю с легкостью, словно опавшую листву, задними барсук отпихивал ее наверх, стремительно углубляясь в могилу. Вскоре послышался скрежет когтей о покрытое лаком дерево, и зверь задумчиво остановился – это препятствие было ему не по зубам.

«Дай я! – всплыл из небытия юный маг и поднял лапу, нацелившись когтем в середину отрытого места. – Трунио!»

Подчинившись уменьшающему заклинанию, древесина скукожилась, и перед тотемником открылось отверстие размером с большую пиццу. Барсук сунул морду в глубину, почти коснувшись носом бледного, усохшего и скукожившегося тела, замер, сверля его взглядом и…

…и внезапно Битали ощутил страшную боль. Боль была везде, где только можно – в теле, в голове, в конечностях. Ему было жутко холодно, мучительно голодно, его терзали судороги, что-то кололо, жгло, грызло буквально каждый кусочек его несчастного существа.

Барсук напрягся – у мертвого тела не было своей живой силы, и существование убитого мага ныне поддерживалось только возможностями зверя. А тотемник был отнюдь не самым крупным и могучим животным.

«Плоть – это хранилище, – вспомнил юный маг последние уроки очаровательной мадам Клеотоу. – Силу дает дух!»

И Битали напрягся, растекаясь своей уцелевшей в тотемнике силой, заполняя ею все поры, мышцы и кости, сливаясь с болью, становясь ее частью.

Боль – это хорошо. Раз есть боль – значит, он чувствует свое тело. Коли чувствует – тело его приняло, оно подчинилось.

Смертельный удар пришелся в переносицу – и потому основные силы юный чародей направил сюда. Человеческие тела умны, плоть умеет излечивать раны без посторонних советов. Нужно только дать ей силу, питание. И время.

Однако исцеляться, лежа в могиле, было не самым мудрым выбором. Дав телу примерно полчаса на первое пробуждение, Битали подтянул руки, зацепился пальцами за край гроба, протиснулся через дыру, не без труда выполз наверх и распластался на тропе.

Сочтя свое предназначение исполненным, барсук попытался удрать, но потомок Темного Лорда дотянулся до его сознания, до плоти, до крепких когтистых лап, накрепко всем этим завладел, вернулся и принялся спешно закапывать только что разрытое захоронение.

Самым опасным сейчас для Битали было выдать свое воскрешение. Если в Ла-Фрамансе пойдут слухи о том, что мертвецы начали вылезать из могил, знающие люди сразу все поймут – догадаться несложно. И начнут загонную охоту. В одиночку, да еще слабому и искалеченному, юному чародею против ордена Пяти Пророчеств не устоять. Поэтому восстановить свое последнее пристанище в приличном виде воскресшему чародею следовало со всей тщательностью. Никто из врагов не должен заподозрить, что землю разрывали.

С этими важными хлопотами юный маг управился только к ночи, расслабился – и тотемник, недовольно фыркнув, сразу убежал. Дальше чародею, вернувшему свое тело, надлежало выкручиваться самому.

– И что мне теперь делать? – прохрипел Битали, наслаждаясь самой возможностью разговаривать. – В школу не пойдешь, профессор Бронте такой шутки не поймет. С родителями не связаться. Остается… Остается…

Оставались смертные. Прекрасная Франсуаза, сделавшая захолустный Ла-Фраманс городом его мечтаний, и рябое страшилище по имени Юлиана, успевшее за последние месяцы его и пошантажировать, и обогатить, и подставить под клыки метаморфов и под мечи наемников. Казалось бы, выбор очевиден, однако…

Однако его возлюбленная жила с родителями и истинной сути юного мага пока не знала.