В «Молодой гвардии» (№ 9) статья Михаила Лобанова «Нахватанность пророчеств не сулит», негативно, но не с официозных, а с почвеннических позиций оценивающая поэму «Братская ГЭС»:
Евтушенко разговаривает с историей, как с какой-нибудь поклонницей стихов на читательской конференции… Один из авторов в восторге от главки «Стенька Разин», тут сплошные восклицания: «этого Стеньку забыть нельзя», «это зрело» и проч… А чем восхищаться? Один выдавливает прыщ, другой прет, «треща с гороху», девки под хмельком «шпарят рысью – в ляжках зуд» и т. д. Автору кажется, что это хорошо, а ведь это отвратительно!..
Позднейший комментарий М. Лобанова:
Держа в руке мою статью, лукаво-весело поглядывая на меня, Анатолий Васильевич :
– После того как мы разнесем Евтушенко – не разнесут ли нас Лужники?
В этой шутке был резон. Огромный стадион в Лужниках заполнялся многотысячной публикой, когда там выступали с чтением своих стихов Евтушенко и его приятели – Вознесенский, Окуджава, Ахмадулина, Рождественский и т. д. Имена этих эстрадников не сходили со страниц газет, журналов, с экранов телевидения, оставаясь в сознании неразборчивой массы эдакими непререкаемыми авторитетами. И всякое покушение на этих идолов моды означало то же самое, как если бы воткнуть палку в муравьиную кучу. И это я увидел сам, когда вышла моя статья и в редакцию журнала хлынули письма в защиту Евтушенко, с яростными нападками и руганью в мой адрес. Возмущались «клеветой на любимого поэта» инженеры, военные, журналисты, студентки – сверстницы «бетонщицы Нюшки Бурлаковой», оглупленной «певцом великой стройки». Исключением были отдельные письма не поддавшихся общему одурению толпы… (М. Лобанов. В сражении и любви. С. 72).
Меня, – пишет Виктор Астафьев Александру Макарову, – всегда поражали надменность и высокомерие в статьях Лобанова, но тут он превзошел сам себя и опустился до методов старшины Приходько, который иначе воспитывать вверенного бойца не может, как поставить его перед строем и высмеивать его пороки, явные и старшиной Приходько придуманные. Главное, чтоб рота смеялась, чтоб унижен был боец и чувствовал себя мальчишкой, и чтоб его, старшины, хохлацкое самодовольство удовлетворено было (В. Астафьев, А. Макаров. С. 74).
В «Театре» (№ 9) справка о репертуаре советских театров в 1964 году. Согласно этому документу, 2966 раз в 89 театрах страны прошли спектакли по роману Александра Андреева «Рассудите нас, люди»; 2131 спектакль в 48 театрах – по пьесе Анатолия Софронова «Судьба-индейка»; 1841 раз в 73 театрах – спектакли по пьесе Виктора Розова «День свадьбы»; 1395 спектаклей в 41 театре – по роману Юлиана Семенова «Петровка, 38». Отмечается, что классика ставилась значительно меньше, чем пьесы современных авторов: на первом месте оказался Максим Горький – его «Егор Булычев» за год прошел 156 раз в 12 театрах. Пьесы Чехова зритель всей страны мог в 1964 году увидеть меньше ста раз (Е. Абелюк, Е. Леенсон. С. 129).
В «Иностранной литературе» (№ 9) пьеса Эжена Ионеско «Носороги».
Октябрь
1 октября. В Московском театре эстрады открывается первый фестиваль советской эстрадной песни.
4 октября. На посвященном 70-летию Сергея Есенина777 вечере в Колонном зале Дома Союзов, который транслировался по Всесоюзному телевидению, Евгений Евтушенко читает стихотворение «Письмо Есенину»:778
Поэты русские, друг друга мы браним.
Парнас российский дрязгами заселен.
но все мы чем-то связаны родным,
любой из нас хоть чуточку Есенин.
И я Есенин, но совсем иной,
В колхозе от рожденья конь мой розовый.
Я, как Россия, более стальной
и, как Россия, – менее березовый.
Есенин, милый, изменилась Русь,
но сетовать, по-моему, напрасно,
и говорить, что к лучшему, – боюсь,
ну а сказать, что к худшему, – неправда.
Какие стройки, спутники в стране,
Но потеряли мы в пути неровном
и 20 миллионов на войне,
и миллионы на войне с народом.
Забыть об этом, память отрубив,
Но где топор, что память враз отрубит?
Никто, как русскиe, так не спасал других,
никто, как русскиe, так сам себя не губит779.
Но наш корабль плывет. Когда мелка вода,
Мы посуху вперед Россию тащим.
Что сволочей хватает – не беда.
Нет Ленина. Вот это очень тяжко.
И жалко то, что нет еще тебя
и твоего соперника‐горлана.
Я вам, конечно, вовсе не судья,
Но все-таки ушли вы слишком рано.
Когда румяный комсомольский вождь
На нас, поэтов, кулаком грохочет,
И хочет наши души мять, как воск,
И вылепить свое подобье хочет —
Его слова, Есенин, не страшны,
Но трудно быть от этого веселым.
И мне не хочется, поверь, задрав штаны,
бежать вослед за этим комсомолом780.
Мой комсомол – те, с кем я в строй хожу,
Кто в Братске строит, на Алтае сеет.
Мой комсомол, за кем бежать хочу,
Вы – Пушкин, Маяковский и Есенин781.
Порою больно мне и горько это все
И силы нет сопротивляться вздору,
И втягивает жизнь под колесо,
Как шарф втянул когда-то Айседору.
Но надо жить. Ни водка, ни петля,
Ни женщины – все это не спасенье.
Спасенье ты, российская земля,
Спасенье – твоя искренность, Есенин.
Кто говорит, что ты не из борцов?
Борьба в любой, пусть тихой, но правдивости.
Ты был партийней стольких подлецов,
Пытавшихся учить тебя партийности.
И пронося гражданственную честь
Сквозь дрязги коммунального Парнаса,
Хотя б за то, что в ней Есенин есть,
Я говорю: Россия, ты прекрасна782.
И русская поэзия идет
Вперед сквозь подозренья и нападки
И хваткою есенинской кладет
Европу, как Поддубный, на лопатки.
В президиуме, – вспоминает Е. Евтушенко, – мне не аплодировал никто, за исключением грузинского критика Бесо Жгенти. Прямая трансляция была прервана «по техническим причинам» после строк о «румяном комсомольском вожде». Имелся в виду первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов. На следующий день стихотворение уже продавалось на Кузнецком мосту в машинописи за трешку. Впервые напечатано в 1989 году в книге «Граждане, послушайте меня…» (цит. по: В. Комин, В. Прищепа. По ступеням лет. Кн. 2. С. 417).