действовать минут десять, не больше. Если у тебя потом будет лет десять, ты сделаешь это умение своим по праву, но сейчас только на десять минут. Так что, скорее всего, с Харой тебе придется сражаться самым обычным способом.

— Раньше это у меня получалось, — заметил Кай.

— Такого раньше не было, — с тревогой проговорила Каттими. — Это самое трудное, понимаешь? Самое трудное. Нужно сделать так, чтобы он был призван без глинки.

— Как? — спросил Кай.

— Не думай сейчас об этом, — попросила Каттими. — Если ты сейчас будешь это знать, узнает и он. Если он узнает, ты его не одолеешь. Но помни две вещи: не касайся своим клинком его клинка, твоя сталь рассыплется, потому как его клинок забирает жизнь не только у живого, но и у мертвого. И помни про шнуровку. Заговоренная веревка все еще на рукояти его меча. Там есть капля моей крови. Помни об этом. Пусть он тоже знает.

— Что делать теперь? — спросил Кай, затягивая пояс, выдергивая из ножен и пробуя в руках меч.

— Ничего. — Она встала напротив, положила ему руки на виски. — Просто будь самим собой. Не думай. Ни о чем не думай. Ты все равно не убьешь Хартагу, как мы не убили и Пангариджу, ты только отправишь его домой. Он и так задержался здесь. Можно сказать, что почти стал человеком. Они все постепенно становятся людьми, так же как люди зверьми. Но они ненастоящие люди, а вот мы звереем по-настоящему. Забудь обо всем. Забудь. Вот, хорошо. Вот. Запомни это ощущение. Открой рот. Не бойся. Это алая искра с крыши Храма в Анде. Из магического рисунка, вычерченного двенадцатью. Сиун Эшар принес ей три искры. Одной тебя укололи в Хурнае, вторую опустили тебе в рот возле руин Араи. Эта последняя.

— Из чьей она линии? — спросил Кай. — Чья это кровь?

— Эта кровь не из линий двенадцати, — ответила Каттими. — Это те искры, в которые обратилась кровь Ишхамай. Она не успела смешаться с их кровью.

Сказала и исчезла, спряталась, шагнула за спину. Кай поднял глаза и увидел Хартагу. Тот медленно шел к нему от башни, и крылья то появлялись, то исчезали у него за спиной. Следом за ним из башни вышли две женщины — две одинаковые женщины.

Кай оглянулся. Каттими отошла от него на пару десятков шагов и села в снег. Вытянула перед собой руки, положила их на носки сапог, закрыла глаза. Кай снова посмотрел вперед. Женщины, одна из которых была Харой, остановились. До Хартаги осталось меньше сотни шагов. «Будь самим собой», — всплыли в голове слова Каттими, Кай невольно улыбнулся, вспомнив, что советчица младше его самого, но тут же стер с лица улыбку. Как все это было раньше? Он закрывал глаза, но не погружался во тьму, а будто уходил в другой мир, где вместо тел действовали тени и силуэты. Где глупец светился одним цветом, а умник другим. Где он мог за секунду предугадать направление и силу удара. Где он парил словно легкое перышко на теплом ветру. Что же изменилось? Что-то изменилось, кроме странной горечи на языке?

Хартага был уже близко. В его руке было все то же копье. Не доходя до Кая двух десятков шагов, он свернул в сторону и стал огибать Кая по дуге, словно попытался добраться до Каттими, но и Кай стал уходить в ту же сторону, хоть и пятился при этом. Хартага остановился. Выставил вперед левую руку тыльной стороной ладони вверх, поднял правую руку, перехватил древко так, чтобы большой палец правой руки смотрел назад, положил лепесток копья на тыльную сторону левой.

«Метать не станет, — не подумал, а почувствовал Кай. — Нападет, будет фехтовать как мечом. Уже напал».

За мгновение до того, как Хартага сделал три быстрых шага вперед, Кай знал, что он их сделает. Но не знал, чем ответит ему сам. Не знал и не думал об этом. Его тело начало двигаться до того, как начал двигаться Хартага, но уже после того мгновения, когда рыжий охранник Хары мог изменить движение. Кай шагнул вперед и пропустил Хартагу мимо себя вместе с его шагами и взмахом. Копье выбило из-под снега каменные искры, а Хартага получил глубокий разрез в области печени.

«Упадет, если у него есть печень», — промелькнула не мысль в голове Кая, а тень мысли.

И еще одна: «Любой гвардеец уже бы лежал с такой раной».

Хартага снова поднял копье, как и в прошлый раз, и замер, словно ждал, когда его рана, из которой на снег скатывается кровь, затянется. Плечо Кая защемило. Он не стал рассматривать себя, но уже знал, что с его плеча содрана кожа. «Чем?» — промелькнула тень мысли, и ответ появился словно сам собой: «Крыльями».

Наверное, Хартага ждал, когда его соперник ослабеет от потери крови. Или ждал собственного исцеления. Снег под ногами рыжего стал черным и липким, но рана его кровоточить перестала, как будто затянулась полосой слизи. Зато сам он словно стал на пол головы выше.

Дождавшись, когда рана на его животе подсохнет и осыплется пеплом, Хартага крутанул в руке копье, обратил его в серое колесо и вновь напал. И снова Кай знал, куда тот будет бить, и снова двинулся с места тогда, когда Хартага уже не мог остановиться, развернулся, наклонил голову, пропустил взмах древка, чиркнул клинком по гортани Хартаги и, уже уходя, отступая от второго удара, понял, что очередной взмах крыльев вместе с тканью почти лишил кожи и его спину. Боль накатила, обожгла, облила холодом, но она все еще не владела им. Она подбиралась. И слабость, которая должна была прийти после того, как иссякнет горечь на языке от алой искры Ишхамай, тоже была близка.

Хартага захрипел, пошатнулся, оперся о копье, остановил второй рукой заваливающуюся на спину голову, открыл рот и начал часто дышать, зажимая страшную рану, пока и на горле у него не выступила слизь и не осыпалась пеплом. Теперь он был выше Кая еще на полголовы. И горечь во рту охотника иссякала. Только вкус, память о вкусе, запах, аромат.

Внезапно ему стало смешно. Смешно, что девчонка учит его сражаться. Смешно, что он, не получив ни одной раны оружием,