Когда ты делаешь мерзости другому — ты радуешься. Реже — жалеешь об этом. А когда твои мерзости оборачивают против тебя, тогда ты гневаешься. И слово «реже» тут не применимо ни в качестве существительного, ни в качестве прилагательного. Априори. И без всяческих моралей.

* * *

Сие майское утро Сифак Сергеевич начал обыкновенно. Ну, почти. Покушал, покакал, задумчиво прочесал левую грудь и вышел во двор. На лавочке, у подъезда, расположила свои добрейшие косточки бабка Варька, админша домового чата и соседка сорокалетнего мужчины по этажу.

— Идите нахуй! — любезно улыбнулась ему старушенция.

Сифак Сергеевич кивнул в приветственном смысле. Через пять шагов суть бабкиных слов дошла до сознания, и мужчина оглянулся на инерции. При оглядке Варька показала ему «факин ю» и ухарски подмигнула.

Сифак Сергеевич нахмурил и без того вечно нахмуренную личность, соображая, что делать. Но делать нечего, как и сделать.

— Блять, — рефлекторно пробормотал Сифак. Настроение удивилось, впрочем, без особого удивления. И смирилось.

* * *

Через десять минут Сифак Сергеевич сел в маршрутку, призванную довезти его до средней школы. Где он являлся заместителем директора по хозчасти, проще говоря, завхозом. Колымага еле передвигала колёса, часто тормозила или притормаживала, а соседи чихали, хмыкали, пердели и зевали. И, казалось, не спешили. Пассажир был сроднен иным пассажирам, хотя ситуация и вымораживала каждое утро тупой обыденностью.

Из кабины шофёра донёсся аромат табака, водила явно закурил.

— Вот гондон! — пробормотал Сифак Сергеевич. Равнодушно и раздражённо одновременно. Он сам курил, но, как и любой курящий, ненавидел других курящих. Особо тогда, когда не мог закурить.

Маршрутка резко затормозила. Окурок полетел в свежую майскую травку на обочине, а в салоне нарисовался шоферюга – такой здоровый угрюмый парень, с монтировкой в волосатой руке. Молвил сквозь зубы:

— Короче! Кто назвал меня гондоном – отзовись, паскуда.

Салон оживился, невнятная какафония звуков трансформировалась во внятную.

— Что Вы творите! – воскликнул упитанный субъект. – Не надо паники, подумаешь, как-то назвали… Меня вон каждую минуту обзывают жирным, если не вслух, то про себя! – Толстяк огляделся с приосанкой. – Если каждый раз обращать внимание на слова, то чокнешься! Опустите монтировку и везите нас как везли. Верно, господа?

Господа в маршрутках не обитают. Поэтому слово взял не господин.

— Правильно, шофёр, мыслишь! – отозвался тощий чувачок, наверняка один из тех, кто любит жирных обзывать жирными. – Врежь тому поганцу, который нарёк тебя презервативом!

— Презерватив и гондон – это разные штуки! – авторитетно заявила некая особа в очках. Типичнейшая хрестоматийная мышь.

В современном обществе постоянно идёт борьба за выживание своего Чувства Собственного Величия (ЧСВ). Каждый сапиенс норовит притянуть к себе внимание, любым способом и в любом месте. Эволюция сознания XXI века.

Сифак Сергеевич не испугался и не расстроился. Хотя и не признался.

— Может, эээ, — он по очереди взглядывал то на пассажиров, то на водилу. И недвусмысленно крутил кистью правой руки, имитируя езду.

— Я – мент, — вклинился в беседу широкоскулый мужик с противной мордой. Чем именно она противна – было непонятно. Но было понятно, что морда противная. Таков был единодушный вердикт салона. Молчаливый и непоколебимый.

— Вот мои позорные корочки российской полиции, — мужик нахально махнул красным прямоугольником. – Есть вопросы?

— Ок, я понял, — нехотя проворчал водила. Он трахнул менту по голове монтировкой и вернулся за руль. – Следующая остановка – «Школа»!

Мент заткнулся, на какое-то время. И то ладно.

* * *

— Чмо!

— Урод!

— Дебил!

— Хуйнапутало!

— Траляля!

— Олигофрен!

— Пидар ёбманный!

Такие эпитеты встретили Сифака, едва он переступил порог школы. Ему задорно кричали учителя и ученики. Некоторые на ходу пожимали завхозу руку.

— Мудило! – широко ухмыльнулся трудовик, дружески хлопая коллегу по плечу.

Работник школы, в натуре открыв рот, миновал школьный коридор со школьной тусой, и попал прямо в объятия школьного директора.

— Сифак Сергеич, пойдём ко мне, — подмигнул начальник.

* * *

— Я не хочу тебе предлагать чайку и иного фарса, — с доброжелательной улыбкой объяснил директор, как только парочка мужчин очутилась в кабинете. – К делу! – Начальник достал лист бумаги, показал его издалека. – Это приказ о строгом выговоре с последующим увольнением. За что — не так и важно. – Руководитель присел и навострил ручку. — Ты куда желаешь пойти, Сифак, – на хуй или в пизду?

— Чё?

* * *

Ближе к вечеру Сифак вернулся в свою квартирку и в спальне обнаружил девушку в пеньюаре. Она сидела, нога за ногу, на стульчике, и призывно смотрела на Сергеича.

— Я твоя Совесть, — заявила Она без прелюдий. – Я сегодня осталась дома, и ты весь день куковал без меня.

— М-да, – грозно произнёс мужчина, поскрёбывая грудину в общем. Кажется, он не удивился. Современного человека вообще нельзя удивить, ему можно только сочувствовать. Или не делать сего бесполезного занятия. Ему всё похуй, вообще всё. Кроме полуголых женских сисек у себя в спальне.

— Почему ты в неглиже? – спросил завхоз. – Хочешь меня соблазнить, а потом обвинить в изнасиловании?.. Сразу предупреждаю, что денег нет, и ничего нет.

— Ха-ха, — усмехнулась Совесть. – Я бесстыжая, хотя и не конченная. Можешь посмотреть на других, — Она щёлкнула пальцами. И:

Мужчину со всех возможных сторон обступили картины чужих ментальных связей. Сифак увидел бабку Варьку и её абсолютно голую совесть в виде обрюзгшей старухи, где всё тело представляло собой сплошной целлюлит. Вместо титек – сало с огромными сосками, а вместо задницы – искусанная временем пельменина.

— Тьфубля, — школьного завхоза чуть не вытошнило.

Совесть маршрутчика представляла собой раскованную девку, в фирменных трениках, делающую гимнастику. Совесть мыши-попутчицы мыла посуду; совесть жирдяя, такая же жирная, валялась на диване рядом с хозяином, — закутанная в шубу; совесть мента, сидела голой в ванной и занималась мастурбацией;

— А совесть директора? – спросил Сифак, щурясь по сторонам.

— Добывает гранит! – девушка повела вокруг прелестной ручкой и картинки поблекли, исчезли.

Совестью мы обычно называем то, чего не понимаем. Да и нужно ли сие понимание.

— Для чего весь цирк? – спросил Сергеич невозмутимо.

— Не цирк, — ясно ответила девушка. – Случайно, типа сбой души. Забей.

— Шутя, — легко согласился мужчина. Правда,