Он первым дал ясное и четкое определение таинства как зримого знака незримой благодати, основанного на божественном помазании, но он не упоминал числа семь в отношении таинств — это произошло гораздо позже. В учении о крещении он полностью католичен[2207], хотя такой взгляд логически противоречит его учению о предопределении; в учении же о святом причастии он, как и его предшественники Тертуллиан и Киприан, ближе к кальвинистической теории духовного присутствия и запечатления тела и крови Христа в духе человека. Он внес также вклад в распространение, по крайней мере, в своих поздних произведениях, католической веры в чудеса[2208] и в поклонение Марии[2209] — хотя он освобождает Деву только от фактического греха, а не от первородного и, при всем своем к ней уважении, никогда не называет ее Богоматерью[2210].

Выступавший поначалу как защитник религиозной свободы и чисто духовных методов борьбы с заблуждением, позже Августин принял фатальный принцип coge intrare, так что его великим авторитетом стали подкреплять систему гражданских гонений. Но, вероятно, он сам содрогнулся бы, увидев кровавые плоды этого своего непостоянства в Средние века, ибо в сердце своем он всегда был полон любви и кротости и лично поступал на основании принципа: «Побеждает только истина, и победа истины есть любовь»[2211].

Таким образом, даже воистину великие и добрые люди непреднамеренно, из‑за неверного рвения, оказываются причиной великих бед.

3. С другой стороны, из всех отцов церкви Августин ближе всех к евангельскому протестантизму, и в том, что касается учения о грехе и благодати, его можно назвать первым предтечей Реформации. Лютеранские и реформатские церкви без малейших угрызений совести называли его святым и утверждали, что он — один из самых просвещенных свидетелей истины и поразительных примеров чудесного воздействия Божьей благодати на грешника с целью его преображения. Стоит отметить, что его павловские учения, наиболее близкие к протестантизму, — это самая поздняя и наиболее зрелая часть его системы и что именно она была повсеместно признана мирянами. Пелагианские споры, в которых развилась его антропология, были вершиной его богословского и церковного служения, и его более поздние произведения были направлены против пелагианина Юлиана и полупелагиан из Галлии, на которых его внимание обратили два мирянина, Проспер и Иларий. Эти антипелагианские труды оказали поистине огромное влияние на Католическую церковь, и именно по приводимым в них критериям отслеживались пелагианствующие тенденции в иерархической и монашеской системе, — но по духу эти труды никогда не были такими кровавыми и зашоренными, как выросшая на их основании система. Они ждали благоприятного будущего и подспудно готовились противостать этой временно возобладавшей системе.

Даже в Средние века лучшие из сект, которые пытались упростить, очистить и сделать более духовным христианство путем возврата к Священному Писанию, следующим после апостола Павла обращались к епископу из Гиппона, как представителю учения о свободной благодати. Точно так же поступали и непосредственные предтечи Реформации, такие как Виклиф, Гус, Вессель.

Деятели Реформации благодаря его произведениям лучше поняли Павла и подготовились тем самым к своему великому призванию. Ни один учитель церкви не сделал столько для воспитания Лютера и Кальвина, ни один не дал им такого мощного оружия против доминирующего пелагианства и формализма, ни одного они не цитируют так часто с уважением и любовью[2212].