Пока же большевики разгоняли Предпарламент.

Прибыв днем в Гатчину, Керенский не застал там никаких спешащих на помощь войск: «Продрогли во время этой бешеной гонки до мозга костей. Узнав, к нашему величайшему удивлению, о том, что никаких эшелонов с фронта в Гатчине нет и никто тут об них ничего не слышал, решаем сейчас же ехать дальше к Луге, а если понадобится, то и до Пскова. Пускаться в такой далекий путь по осенней дороге без запасных шин и бензина было немыслимо, поэтому решаем на полчаса войти в квартиру коменданта, обогреться и выпить по стакану чаю, пока наши машины сходят за всем нужным в гараж местной автомобильной команды. Однако с первого шага в квартире коменданта мне его поведение показалось крайне странным. Он старался говорить как можно громче. Держась больше у открытых дверей в соседнюю комнату, откуда нас весьма внимательно рассматривали какие-то солдаты. Как будто повинуясь какому-то внутреннему голосу, я вдруг приказал задержать мой автомобиль и предложил моим спутникам без всякого чая немедленно отравляться в путь. Только автомобиль под американским флагом с одним из офицеров отправился в гараж за всем необходимым»[2924].

Книрш подтверждал следователю ВРК: «Около 12 с половиной дня мы приехали в Гатчину и, следуя за автомобилем Керенского, поехали прямо во дворец. В воротах дворца я впервые познакомился с Керенским… Приехав во дворец, Керенский с сопровождавшими его прошел к коменданту города, я же поднялся на третий этаж к своим хорошим знакомым. Приблизительно через минут 15–20 я спустился вниз и встретил Керенского выходящим. Он подошел ко мне и сказал:

— Вы остаетесь здесь. Нагрузитесь бензином, шинами и всем чем нужно, а потом приезжайте в Лугу к коменданту. В Гатчине не задерживайтесь. Через час, самое позднее, выезжайте»[2925].

Керенский вспоминал, что вовремя унес ноги. «Мы уехали вовремя. Через пять минут после нашего отъезда во двор дворца влетел разукрашенный красными флагами автомобиль: это члены местного военно-революционного комитета примчались меня арестовывать… Выезжая из Гатчины, мы ни о чем не думали, только считали минуты и вздрагивали от каждого толчка, трепеща за шины, которые нам нечем было заменить. Не стоит описывать нашу безумную погоню за неуловимыми эшелонами с фронта, которых мы так нигде и не нашли, вплоть до самого Пскова»[2926].

В тот ответственный день Совет республики никак не мог дождаться кворума для открытия заседания. Набоков в Мариинском дворце: «Там уже было довольно много народу. Преобладало растерянное, взволнованное, беспомощное настроение. Фракция с.-р. отсутствовала совершенно, с.-д. также было немного. Авксентьев не знал, что делать. Членов бюро слишком мало, чтобы начать заседание, а главное — отсутствовала вся его фракция. После довольно долгого ожидания собравшиеся члены Совета стали проявлять нетерпение и начали требовать, чтобы было либо открыто заседание, либо было заявлено, что оно не состоится. Тогда Авксентьев собрал сениорен-конвент, чтобы решить, что делать»[2927].

Журналист «Речи» в Предпарламенте: «В кулуарах члены Совета обменивались впечатлениями относительно разыгрывающихся в Петрограде событий, сообщая друг другу все, что им удалось узнать из более или менее достоверных источников. Всех интересовал больше всего вопрос, где находится министр-председатель А. Ф. Керенский. Настроение у всех было явно тревожное. В 12 час. 10 мин. дня Мариинский дворец стали окружать войска, стоящие на стороне Военно-революционного комитета. Первыми к Мариинскому дворцу подошли рота Литовского полка, а затем роты Кексгольмского полка и Гвардейского экипажа. Войска окружили дворец со всех сторон и уже больше не пропускали внутрь Мариинского дворца никого, за исключением лиц, имеющих пропуска, выданные Военно-революционным комитетом или Исполнительным комитетом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Телефоны Мариинского дворца были выключены еще ранее, около 11 часов утра»[2928].

Генерал Алексеев припоздал, и в Мариинский дворец его уже не впускал патруль. Алексеев настаивал. Разволновавшийся от общения с бывшим Главковерхом поручик стал его убеждать:

— Ваше превосходительство, вход во дворец строжайше запрещен, и я не имею права Вас сюда пропустить, так как в ближайшие минуты может оказаться необходимость принятия самых решительных мер.

Алексеев ретировался. Вышедший из здания второй офицер, узнав о происшедшем, выразил сожаление, что Алексеева не арестовали[2929].

Журналисты продолжали описывать события: «Около 1 часа дня к Мариинскому дворцу подъехал броневик, на котором имелись надписи «Олег» и «РСДРП». Броневик остановился у главного подъезда Мариинского дворца. После того как Мариинский дворец оказался со всех сторон окруженным войсками Военно-революционного комитета, три офицера, находившиеся внутри Мариинского дворца, предложили всем членам Совета республики и служащим канцелярии покинуть дворец, заявив, что если они останутся во дворце, то они не ручаются за последствия. Член Совета А. А. Добровольский и некоторые другие предложили одному из офицеров сообщить это председателю Совета республики Н. Д. Авксентьеву, что офицер и сделал»[2930].

Авксентьев, посовещавшись с наличными старейшинами, предложил все же собрать Предпарламент. Кворума (он, напомню, составлял треть от его состава) и тогда не оказалось. Авксентьеву осталось признать заседание несостоявшимся и заявить о перерыве в деятельности Временного совета Российской республики. Набоков замечал: «Никто, по-видимому, не соблазнялся перспективой лечь костьми во славу Совета Российской республики. Идейной почвы для защиты его во что бы то ни стало — совершенно не было. С полной ясностью ощущалось, что дело Совета тесно связано с положением Временного правительства. В ответ на поставленный ультиматум была наскоро составлена трафаретная формула о примененном к Совету насилии и о том, что при первой возможности он будет созван вновь»[2931].

Милюков вспоминал, как «один за другим члены Совета проходили по лестнице среди развалившихся в удобных позах солдат, бросавших на них равнодушные или злобные взгляды. Внизу, в дверях просматривали документы проходящих и выпускали на площадь по одиночке»[2932]. Набоков был рядом: «Обычные бессмысленные, тупые, злобные физиономии. Я думаю, ни один из них не мог бы объяснить, зачем он здесь, кто его послал и кого он имеет перед собой. Я шел с Милюковым, мне хотелось убедиться в том, что он беспрепятственно вышел из дворца… Мы шли к дверям гуськом, я впереди него. Как раз перед тем, как выходить из дверей, на подъезде произошла какая-то заминка, движение остановилось. Прошли две-три томительные минуты. Как и во все подобные минуты, мною в жизни пережитые, я ощущал только большой подъем нервов, ничего более. Нас выпустили. Мне показалось, что, взглянув на билет Милюкова, офицер заколебался, но, во всяком случае, это продолжалось только одну секунду, — и мы с ним вдвоем очутились на площади»[2933]. Встретятся Набоков и Милюков через семь месяцев в Киеве.