— Сажают на голову какого-то начальника Инженерной школы, из молодых. Да чтобы я ему подчинился? Нет! Слуга покорный!

В это время в комнату вошел штаб-ротмистр.

— Господин полковник, имею честь явиться. Я едва пробился со своими инвалидами-георгиевцами… Прошу дать работу. Вы не смотрите, что я одноногий. Я и мои инвалиды в вашем распоряжении.

Действительно, шумно явившийся штаб-ротмистр был с протезом вместо левой ноги… Это появление инвалида отразилось на настроении офицеров, и когда штаб-ротмистр, заверенный комендантом обороны в предоставлении ему и его инвалидам боевой работы, отошел от коменданта, начальник школы петергофцев заявил, что он принимает к исполнению порученную ему задачу. Вслед за Петергофцами получили задания Ораниенбаумская первая и вторая школы»[2959].

Сколько всего сил собралось у Зимнего дворца? Ильин-Женевский вел подсчет и заносил в свою записную книжку: «1) Два отделения Михайловского военного училища; 2) 700 человек юнкеров Петергофской школы прапорщиков; 3) 300 человек Ораниенбаумской школы прапорщиков; 4) три роты (около 500 человек) Гатчинской школы прапорщиков; 5) 200 человек ударного женского батальона; 6) 200 человек казаков. Всего, по моим подсчетам, выходило около двух тысяч человек. Это была вся та «несметная рать», которую Временное правительство смогло противопоставить силам революции»[2960].

К 16.00 Временное правительство вновь собралось, и Кишкин формально был назначен генерал-губернатором, получив «исключительные полномочия по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических выступлений, откуда бы они ни исходили, с подчинением ему военных и гражданских властей».

Новый генерал-губернатор — вместе с военными заместителями Пальчинским и Петром Моисеевичем Рутенбергом (тоже инженер по специальности) — сразу же отправляется в штаб округа, чтобы «вдохнуть веру». Но быстро убеждается, что «у начальства округа этой веры не было». Тогда он «в гневе» окончательно отрешил от должности Полковникова и возложил функции командующего округа на генерала Багратуни. Это еще больше усиливает сумятицу. Особенно с учетом того, что мало кто желал находиться под непосредственным руководством самого Кишкина с его репутацией «буржуазного реакционера». Социалисты, уж точно. Многие офицеры тут же на месте подали в отставку[2961]. Правда, уходить им было особо некуда.

Было подготовлено воззвание Временного правительства, начинавшееся словами: «В Петрограде назревают грозные события… Действующая армия… не может допустить, чтобы ей наносился предательский удар в спину». Армию призывали «сплотиться вокруг Временного правительства и центральных органов революционной демократии». Но что делать с воззванием? Отправили подвернувшегося журналиста, чтобы тот передал текст в «какую-нибудь» типографию, но тот далеко не уехал. В итоге Ливеровский продиктовал по телефону текст заявления своему заместителю для распространения по каналам железнодорожной связи.

Был брошен клич ко всем, до кого могли дозвониться или достучаться, прийти на защиту дворца. На квартиру Набокова около четырех посланец передал просьбу прибыть срочно в Зимний дворец. Набоков на трамвае добрался до Дворцовой площади. «Оказалось, что площадь оцеплена. Солдаты стояли редкими шеренгами вдоль аллеи, идущей параллельно Александровскому саду, кругом площади и вдоль решетки, окружающей дворцовый сад. По тротуарам толпилось довольно много народу… Верный своей привычке в подобных случаях избегать расспросов, я вынул имеющийся у меня пропуск в Зимний дворец… молча предъявил его первому попавшемуся солдату и беспрекословно был им пропущен… В зале находились все министры, за исключением Н. М. Кишкина (он был в это время в здании штаба округа, тут же на Дворцовой площади)… Чрезвычайно взволнованным казался Коновалов. Министры группировались кучками, одни ходили взад и вперед по зале, другие стояли у окна. С. Н. Третьяков сел рядом со мной на диван и стал с негодованием говорить, что Керенский их бросил и предал, что положение безнадежное. Другие говорили (помнится, Терещенко, бывший в повышенно-нервном возбужденном состоянии), что стоит только «продержаться» 48 часов — и поспеют идущие к Петербургу верные правительству войска…

Мой приход очень приветствовали. Оказалось, что Коновалов разослал посланцев во все стороны, созывая «живые силы»… Никто не откликнулся, кроме меня. Само собою разумеется, что присутствие мое оказалось совершенно бесполезным. Помочь я ничем не мог, и, когда выяснилось, что Временное правительство ничего не намерено предпринимать, а занимает выжидательно-пассивную позицию, я предпочел удалиться — как раз в ту минуту (в начале 7-го часа), когда пришли сказать Коновалову, что подан обед… Минут через пятнадцать-двадцать после моего ухода все выходы и ворота были заняты большевиками»[2962].

Меж тем Кишкин вернулся во дворец, чтобы оттуда «организовать сопротивление». Пальчинский утверждал, что в те часы царили общий хаос и растерянность. Правительство продолжило заседание. Заслушали информацию Станкевича о его телеграфном разговоре с Духониным, который документально зафиксирован. Станкевич сообщал в Ставку:

— Положение с каждой минутой сложнее… В руках правительства лишь центральная часть города, включая штабы и Зимний дворец. Силы правительства: две с половиной школы юнкеров и батарея Михайловского училища и два броневика. Этих сил достаточно продержаться 48 часов, но не больше, и нет возможности без помощи извне предпринять какие-либо активные меры…

— Войск назначено достаточно. По справке, которую я взял сейчас у начвосоверха, — самокатные батальоны в ночь на сегодняшнее число со станции Передольское и Битецкая отправлены по желдороге в Петроград. По моим расчетам, они должны бы уже давно прийти по назначению. Неужели нет сведений об их приходе? Мне передавали, что поехали их встречать… Мне непонятно, почему столь ничтожные силы правительства?»[2963]

В 18.00 заседание кабинета возобновилось. Обсуждался вопрос: оставаться ли в Зимнем дворце или разойтись. Станкевич «доказывал, что еще имеется полная возможность покинуть дворец, не рискуя быть арестованным, и перейти в другое помещение, откуда уже организовывать борьбу. Слишком пустынно было в Зимнем дворце и мертвенно. Конкретно я предлагал перейти в Городскую думу, где, по телефонным сведениям, собрались все представители общественности и где намечался действительный центр борьбы… Но только Гвоздев соглашался со мной. Остальные члены правительства решительно отказались. И, может быть, они были правы… Лучше было погибнуть в пустынном Зимнем дворце и быть арестованными толпой ворвавшихся солдат, чем оказаться окруженными и поддерживаемыми теми, кто вчера еще винил правительство в том, что оно вызвало большевизм… Чтобы устранить всякие сомнения, правительство устроило закрытое заседание и постановило оставаться во дворце и защищаться до последней степени»[2964].