Кадзумаса, украдкой глянув на Хидэёси, поневоле восхитился его отвагой. Хидэёси диктовал резкое и самоуверенное послание, а держался при этом так, словно сидел с давним другом по-домашнему, за легкой беседой и чашечкой сакэ. Что это — гордыня или простота?

— «Клан Ходзё на востоке, клан Уэсуги на севере дали мне право вести дела по своему усмотрению. Если и вы позволите мне поступать так же, то руки мои будут развязаны, и Япония обретет наилучшее правление с незапамятных времен. Прошу вас обдумать и принять близко к сердцу все, что здесь изложено. Если вам есть что возразить, известите меня до начала седьмого месяца. Буду крайне признателен, если означенное послание вы подробно доведете князю Тэрумото».

Глаза Кадзумасы следили, как ветер играет за окном молодыми побегами бамбука, а уши пылали, внимая словам Хидэёси. И сердце его трепетало, как бамбуковая листва на ветру. Похоже, для Хидэёси даже такой крупный замысел, как возведение крепости в Осаке, был побочной задачей для размышлений в свободное время. Обращаясь к вождям могущественного клана Мори, он назначил им точный срок ожидания их согласия — начало седьмого месяца — под угрозой военного похода.

Кадзумаса был потрясен, восхищен — и смертельно устал от всего.

Вошедший слуга доложил, что лодка, в которой должен был отправиться Кадзумаса, готова к отплытию. Хидэёси отстегнул от пояса меч и преподнес его Кадзумасе:

— Оружие старинное, но его лезвие пока безупречно. Прошу, примите этот меч в знак моей глубочайшей приязни.

Кадзумаса, приняв меч, благоговейно приложился к нему лицом.

По выходе из дворца их дожидались личные оруженосцы Хидэёси, чтобы почетной стражей проводить Кадзумасу до гавани в Оцу.

Сложности, как нераспутанные узлы, во множестве поджидали Хидэёси в самом Киото и за его пределами.

После сражения под Янагасэ кровопролитие закончилось. Но даже после того, как сдался Такигава, осталось несколько мятежников, не желавших сложить оружие. Остатки войска провинции Исэ укрепились в Нагасиме и Кобэ. Подавить их сопротивление должен был Ода Нобуо.

Услышав, что Хидэёси вернулся из Этидзэна, Нобуо оставил расположение своего войска и в тот же день встретился с новым вождем клана.

— Когда провинция Исэ прекратит борьбу, вы можете принять во владение крепость Нагасима, — сказал Хидэёси.

После этих слов не слишком-то удачливый князь Нобуо покинул Киото в превосходном настроении.

Смеркалось, зажигали лампы. Ушли придворные, удостоившиеся приема у Хидэёси, разошлись и другие гости. Хидэёси, совершив омовение, сел ужинать с Хидэкацу и Маэдой Гэни. За ужином слуга доложил, что в столицу вернулся Хикоэмон.

Ветер шумел в оконных ставнях, неподалеку слышался веселый смех молодых женщин. Хикоэмон не стал спешить во внутренние покои, сперва прополоскал рот и пригладил волосы. Он примчался из Удзи верхом и был весь в дорожной пыли.

Задание Хикоэмона состояло в том, чтобы встретиться с Сакумой Гэмбой, содержавшимся под стражей в Удзи. Дело с виду было простое, но Хидэёси знал, что это не так, потому и поручил его Хикоэмону.

Гэмбу бросили в темницу, но не умертвили — держали в Удзи. Хидэёси распорядился, чтобы пленника не пытали и не унижали. Он знал, что Гэмба — человек беспримерной отваги, а вырвавшись на свободу, он превратится в разъяренного тигра. Хидэёси следил, чтобы Гэмбу неусыпно стерегли.

Хотя Гэмба был пленным вражеским военачальником, Хидэёси искренне сочувствовал ему. Он ценил незаурядные способности Гэмбы так же высоко, как обожавший своего племянника Кацуиэ, и полагал, что казнить такого смельчака было бы постыдно. Вскоре после возвращения в Киото Хидэёси отправил к пленнику надежного человека для переговоров о возможном будущем.

— Кацуиэ больше нет в живых, — начал посланец. — Вам подобает подчиниться князю Хидэёси, как естественному преемнику Кацуиэ. Если вы так поступите, вам возвратят и свободу, и власть в провинции, и начальство над крепостью.

Гэмба презрительно расхохотался:

— Кацуиэ — это Кацуиэ, и какой-то там Хидэёси — не чета ему. Кацуиэ покончил с собой. Я тоже не собираюсь задерживаться в этом мире. И ни за что не стану служить Хидэёси, пусть даже он посулит мне власть надо всею страной.

После первой неудачи к Гэмбе отправился Хикоэмон. Он не слишком надеялся, что ему удастся переубедить Гэмбу, и не ошибся.

— Ну, как все прошло? — спросил Хидэёси.

Он сидел возле серебряной курильницы, клубы пахучего дыма из которой отпугивали комаров.

— Его ничто не прельстило, — отозвался Хикоэмон. — Он просил только об одном: чтобы я отрубил ему голову.

— Что ж, если таков ответ, то и впрямь не надо больше настаивать.

Хидэёси убедился, что не сможет привлечь Гэмбу на свою сторону, и испытал облегчение, морщины у него на лице разгладились.

— Мне понятны ваши надежды, мой господин. Боюсь, что не сумел оправдать их.

— Ты ни в чем не виноват, — ободрил его Хидэёси. — Даже в темнице Гэмба не хочет склониться передо мной, чтобы спасти себе жизнь. У него подлинно самурайское чувство чести. Искренне жаль терять столь мужественного и целеустремленного человека. Поддайся он на твои уговоры, прибудь сюда, чтобы изъявить свою преданность — я перестал бы его уважать только за это. Ты сам самурай, — добавил Хидэёси, — и в душе понимаешь его правоту, поэтому тебе не удалось его переубедить, вот в чем дело.

— Простите меня.

— Мне жаль, что я обременил тебя подобным поручением. Не говорил ли Гэмба еще что-нибудь?

— Я спросил его, почему он не погиб на поле сражения, а вместо этого пустился в бегство и в конце концов попал в плен к каким-то крестьянам. Спросил, почему он томится в темнице и ждет казни, вместо того чтобы покончить с собой.

— И что он ответил?

— Он спросил, считаю ли я, что смерть на поле боя и сэппуку — единственно достойные выходы для самурая. Сам же он сказал, что убежден в обратном: воин должен сделать все возможное и невозможное, чтобы выжить.

— Это все?

— Бежав с поля битвы под Янагасэ, он еще не знал, жив Кацуиэ или мертв, и попытался прорваться в Китаносё, чтобы оттуда объединенными силами напасть снова. На пути бегства он окончательно пал духом и остановился у крестьянской хижины, чтобы попросить китайской полыни.

— Грустно… очень грустно.

— Весьма хладнокровно он объявил, что опозорен, попав в плен живым, и если удастся перехитрить стражей и убежать, то непременно придет сюда и попытается умертвить вас. Тем он надеется смыть с себя заслуженный гнев духа Кацуиэ и испросить прощения за страшную ошибку, допущенную в походе на Сидзугатакэ.

— О, какой позор! — Глаза Хидэёси увлажнились сочувствием. — Втуне растратить способности такого человека и обречь его на верную смерть! Эта вина падет на Кацуиэ. Что ж, да будет так. Позволим Гэмбе умереть достойно. Позаботься об этом, Хикоэмон.