не ставлю под сомнение ваши слова, — вздохнул Гийом. — Но я очень сильно сомневаюсь в том, что, когда вы достигнете ваших целей, у вас хватит смелости сделать мою дочь королевой Франции.

— Почему нет? Мы живем в такое время, когда младший офицер артиллерии, корсиканец, серьезно думает о том, чтобы стать императором. Элизабет — моя жена, господин Тремэн, и я люблю ее всей душой. Никогда я не откажусь от нее. Даже если вам трудно увидеть во мне сына, — добавил Луи Шарль, и на этот раз его улыбка была окрашена иронией.

— А я, — вступила в разговор молодая женщина, — никогда не откажусь от моего мужа. Отец, это надо понять и принять.

— Что именно? Что отныне я должен склоняться перед тобой в поклоне и называть тебя «Ваше высочество»? — гневно спросил Гийом. — Не рассчитывай на это! Все это кажется мне кошмарным сном...

— Не говорите глупостей, отец! — нежно сказала Элизабет, подходя к нему. — Для вас я навсегда останусь вашей дочерью, которая вас любит... О, папа, — она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его, — вы же знаете, что в нашей семье никто не создан для спокойной и монотонной жизни. Вы пережили столько приключений, столько драм...

— Веская причина, чтобы желать избавить тебя от чего-то похожего!

Гийом не мог более сопротивляться. Он обнял дочь и прижался губами к ее волосам, как любил делать до их разлуки. Вновь обретенная нежность растопила его ярость, и к молодому человеку он обратился уже достаточно любезно:

— Если вы так ее любите, зачем же было вовлекать ее в вашу борьбу за трон? Вокруг вас сплошные опасности. Неужели вы хотите подвергнуть им и Элизабет? Подумайте о том, что она может поплатиться за это жизнью!

— Будьте уверены, я об этом думаю. Нас, людей, решившихся вернуть трон, очень немного, а Элизабет — хрупкая молодая женщина. Мне бы очень хотелось иметь возможность доверить ее вам.

— Но я этого не желаю! — резко бросила Элизабет. — Нас поженили, чтобы мы были вместе и в радости, и в горе. Сейчас, возможно, радостный момент, но поверьте мне, отец, он стоит того, чтобы рисковать. Я не хочу, чтобы меня разлучали с моим мужем. Я пойду за ним до конца.

— В тюрьме вас могут разлучить на долгие годы.

— Будем надеяться на то, что с нами этого не случится! И потом, — добавила Элизабет, одаряя своего мужа сияющей улыбкой, — если все обернется неудачей, мы всегда сможем уехать в ту страну, откуда приехал Луи. Там есть дом, друзья, почти семья, и, кажется, Смирна — это очень красивое место.

И снова Гийом почувствовал, как им овладевают боль и горечь.

— Так далеко? Ты могла бы уехать жить так далеко от нас, от твоего дома, от твоих братьев?

— Вы знаете, что я думаю о нашем доме, отец. Время покажет. О, друг мой, — Элизабет обратилась к мужу, — я вижу, что по ступеням спускается господин де Сент-Алин. Вы должны все знать. Когда я пришла, он намеревался убить моего отца и закопать его тело в парке...

— Будьте уверены в том, что он не сделает ничего подобного. Я отдам приказ, который никто не посмеет нарушить. Что же касается вас, господин Тремэн, я не забываю о том, чем вам обязан, и умоляю вас прогнать ваши страхи. У Элизабет слишком живое воображение. Кроме отъезда в Смирну у нас, к счастью, есть и другие варианты. Начиная с моей Нормандии, где у нас есть друзья и где мы могли бы скрыться. Не тревожьтесь, умоляю вас! Возможно, я сам привезу Элизабет в ваш дом «Тринадцать ветров»... А пока вы будете получать от пас вести. Поцелуйте вашу дочь и дайте мне вашу руку!

Словно во сне, Гийом пожал протянутую руку. Он чувствовал, что почти покорен странной властностью, исходившей от этого восемнадцатилетнего мальчика. Он знал, что проиграл, но не испытывал той острой грусти, которую представлял себе. Возможно, Гийом понял, как сильно Элизабет любит Луи Шарля. Этой любовью она могла гордиться: странствующий король достоин ее. Но это не делало Тремэна счастливее.

Когда подошел Сент-Алин, Гийом получил еще одно подтверждение. Тоном, в котором сквозило высокомерие его матери, Луи Шарль ясно дал понять, что не потерпит впредь никаких попыток причинить физический вред своему тестю. Господина Тремэна следует проводить до его экипажа со всем почтением, которого достоин такой храбрый и достойный человек Но упрямый, как все бретонцы, барон решил поспорить:

— Я никогда в этом не сомневался. Поэтому я и попросил его дать мне слово...

Ответил ему Гийом:

— Я даю вам слово! Никто никогда не узнает о том, что я увидел в этом доме и кого здесь встретил. Прошу нас, монсеньор, помните, что я доверяю вам Элизабет и что я могу потребовать у вас отчета.

Произнеся эти слова, Тремэн поклонился и направился к дому, где уже зажигали огни. Он уносил в памяти образы этих двух красивых юных существ, одетых в черное, словно они уже носили траур по своим неразумным надеждам.

— В любом случае, — признался Гийому Сент-Алин, поручая его заботам уже знакомого Тремэну выездного лакея, — мы здесь надолго не останемся. Место становится слишком людным.

Гийом направился к своему экипажу, но барон удержал его:

— Прошу вас, подождите! Вы забыли предметы, которые принесли. Вы же не собираетесь, полагаю, подарить их господину Кроуфорду?

— Разумеется, нет. Хотя ему бы этого очень хотелось, но я не намерен доставлять ему удовольствие. Передайте господину Кроуфорду, чтобы он отдал вещи их законному владельцу. Мне они более не нужны. И позвольте дать вам совет: уезжайте отсюда как можно быстрее! У меня есть все основания полагать, что домом господина Кроуфорда интересуются...

— Спасибо, но не стоит волноваться! У нас есть и другие убежища.

Хлопнула дверца кареты, в ту же минуту ворота бесшумно отворились. Наступила ночь, и снова пошел дождь, мелкий и частый. Капли стекали по лакированным стенкам кареты. Миновав каменную арку, она погрузилась во влажную темноту, которую спешил разогнать припозднившийся фонарщик. Но два загоревшихся желтых фонаря совсем не изменили мрачную атмосферу. Еще более глухая холодная темнота царила в душе Гийома. А еще огромная усталость... Он даже не оглянулся, чтобы взглянуть еще раз на то место, где он оставил частицу своего сердца. Но мог ли он