Я поискал в титрах к заставке «Тьмы на троих», чтобы выяснить полный список ее работ, но ничего не обнаружил. Психодизайнеры были даже не профессионалами, а представителями закрытой секты. Они высоко ценились, им позволяли очень многое – вещи на грани фола. Чтобы пережить что-то, получить новый опыт, психодизайнеры могли ввязываться в любые переделки, иначе линии поведения героев будут страдать неестественностью. Курс подготовки, судя по скудным данным, включал в себя как обучение психологическому сканированию и тренировку памяти, так и более неординарные курсы, которые мне казались больше похожими на пытки. Гибрид брухо, наркомана, историка, художника и палача. Однажды я проснулся и почувствовал ее запах.

Стар сидела в углу, из маленькой головы торчало около десятка тонких щупов, напоминающих иглы. Полные болотной воды глаза видели несколько измерений сразу, зрачки пульсировали. Ее руки были покрыты старыми порезами, которые приобрели синеватый оттенок. Рыжая ткнула в меня тонкими пальцами, как пучком китайских палочек. Нечеловечески, но добродушно.

– Здравствуй, Грайнд.

Вкрадчивая хрипотца, сначала рождающаяся внутри глотки, чтобы превратиться затем в ультимативное, низко вибрирующее слово.

– Что с тобой? – Я махнул рукой на иглы.

– Рисую.

– Нас?

– Надо ведь как-то оправдывать то, что я нахожусь здесь. – Она встала и начала ходить около окна, водя рукой по казенным портьерам. – К тому же священник стоит внимания. Механический Анубис, обманутый Локи, жертва предопределения, трикстер, вернувшийся из загробного мира. Рисовать его – словно скользить по простыне.

– Покажи, – проглотил комплимент Гарри. – Хочу знать, как ты это делаешь.

– Как скажешь, – отсутствующе улыбнулись губы Стар.

Неприличный голос, он как будто натягивал между нами лохматые веревки. Я был заинтригован. Рыжая осмотрела станцию, извлекла из кармана разношенных джинсов переходник, подключилась и закрыла глаза. Ее лицо превратилось в полиэтиленовую пленку, на которой можно выложить любое выражение, любую фигуру, глаза уставились в стену, меняя выражение. Стар стала пьесой, сценой и актерами одновременно, это выглядело гораздо хуже, чем сумасшествие. Но я бы соврал, если бы сказал, что меня не интересовало то, что находится внутри надменной головы Стар.

Она вырвала провод из гнезда, кинула его на пол, села рядом. Короткие, нелогичные движения.

– Заходишь в любой редактор уровней Среды – и запускаешь.

Гарри открыл файл, включил «вилку», одним махом нацепил очки и нажал кнопку, запускающую процесс. Священник оцепенел, это продолжалось минут пять, потом его пальцы заметались по панели, пытаясь нащупать выход, они дергались, впиваясь в кнопки. Спустя миг Гарри сорвал очки.

– Ну и дрянь!

Стар хихикала, держась за пятки. Иглы в ее голове покачивались.

– Довольно страшно, – священник легко взял себя в руки. – Только я не понял, при чем тут мы.

– Для обычных дизайнеров требуется план. Они похожи на архитекторов. Рисуют основу, потом прогибают ее под сюжет. Заполняют моделями. У меня все получается иначе. Если я в настроении, то просто разворачиваю целостное полотно, вырываю кусок из чужого мира и пришиваю его к ИС с помощью аппаратуры. Всевозможные Вселенные сосуществуют в мозгу, он переполнен и рвется. Я как бы живу за всех сразу – и за героя, и за антураж, и за чудовищ. Я прохожу сквозь стены.

– Я ничего не понял.

– Психодизайнеры – это режиссеры-паразиты. Они просеивают и используют, а люди и наркотики служат катализаторами. Так?

– Нельзя никого «использовать», потому что творчество, какое бы оно ни было, берется из глубин эго. Грайнд, ты сочиняешь музыку и наверняка знаешь, как это происходит. Какая-нибудь глупая чернокожая девка, стоящая на длинных ногах, поеденных язвами, может двинуть плечом – и появляется блюз, где ее называют вымышленным именем. Какое она имеет отношение к блюзу? По-моему, никакого. Но без нее ничего бы не получилось.

Из станции доносились странные поскрипывания, еле различимое кряканье, похожее на звук от трения кусков сильно сдавливаемой мокрой резины, искаженные голоса, далекие удары по железу. Стар встала и дотронулась до локтя Гарри, скользнула ниже, обхватила темную кисть. Он не сопротивлялся, наблюдая, как пальцы рыжей ощупывают стык плоти и протеза.

– Впечатляет. Мне жаль, что так получилось, но тот, кто это с тобой сделал, как следует постарался.

– Я набит его стараниями до отказа, – священник убрал руку. – Кстати, у нас закончились деньги.

Стар изменилась в лице.

– Что это за мусор?

Ее белый тонкий палец указывал точно на «вилку» священника, лежавшую у него на коленях.

– Ты все пропустил.

Пока мы соображали, что ей так не понравилось, женщина из Корпорации обратилась в службу доставки при отеле и заказала несколько новых моделей «вилки». Я ощущал, как утекаю внутрь воронки жутких глазищ, словно кто-то разжижает мое тело. Стар рисовала, сжимая реальность, как материал, ее зрачки при этой спекуляции даже не дрогнули, проедая во мне дыры. Как сгорающая бумага. Гарри принял немного эс-пи в порошке и сморщился от жжения в носу.

Когда андроид принес заказ, мы были готовы на что угодно. Это тот самый случай, когда понимаешь, что зря согласился, но отказаться означает струсить перед остальными. Холодный разъем плотно вошел в сделанную очень давно дыру, под кожей защипало, хотелось чесать пространство под шкурой. Я сжал голову – в нос хлынул сильный запах хлора, – а потом отъехал. Запахи сменяли друг друга, я слышал тихие призвуки, виски сдавило. Я попытался подумать о том, как реализован подобный эффект, сосредоточиться на физических принципах, натянул очки, собираясь попробовать сделать что-нибудь привычное, но тут Стар запустила свой ролик, не дав даже настроиться до конца.

«Нечто».

Я ничего не видел. От повторяющегося шепота, который подстерегал с разных сторон, неприятно свело желудок. Шелест был слишком слышным и агрессивным, очень отчетливым, но при этом удручающе бессмысленным. Хотелось прижать руки к животу и уменьшиться, чтобы звуковые волны не достигали кожи. Шепот заглушили резкие, похожие на лопасти, режущие барабанную перепонку, звуки. Они меняли громкость, за счет этого обретая характеристики плотности, и прикасались к обнаженному телу. В тот момент, когда не оставалось сил продолжать и хотелось избавиться от «вилки», я остался наедине с чужим голосом, от которого по шкуре бежали мурашки. Он мог возникнуть только у существа, которое ради слова выворачивалось наизнанку. Потом оно исчезло, тьма посерела, и я рванул вперед, избегая темноты, словно неприятной ткани.

Рассеянные лучи пачкали руки, окрашивая их в цвет старого бетона, я ускорял шаг. По стенам бежали тонкие трещины, они шуршали, создавая на мертвенных стенах рельеф. Я повращал головой, ожидая увидеть какие-нибудь элементы управления, но ничего подобного не обнаружил. Запах был очень силен – мокрый, но холодный, с каким-то мускусным привкусом. Внезапно я понял, что этот привкус – мой пот. Я вспотел, как последняя скотина. Трещины на стене начали иссякать, уползая вперед намного быстрее, чем мог двигаться я. Они от чего-то убегали.