— Да уж, не крестьянка, — хмыкнул тот.

— Я тоже так думаю. Ей стало жалко офицерика. Она поспешила к нему на помощь, но как? Может, предлагая взамен себя? Или что вы, мадемуазель, собирались предложить в качестве выкупа?

— Немного, но это все, что у меня есть, — заторопилась Ольги, расстегивая клоунский китель, чтобы достать свою единственную драгоценность — фамильный золотой крестик с изумрудами.

И тут же опомнилась: что она делает? Действительно, такого крестика не могло быть у бедной безродной циркачки. Показать его — все равно, что подписать себе смертный приговор.

Хорошо, что Полина целиком была увлечена своими эмоциями и не заметила её движения: она продолжала распалять себя.

— Жалельщица! Она не пострадала; на её глазах не погибали товарищи, которые прошли вместе с тобой через огонь и смерть! Таких надо стрелять, как бешеных собак…

Окончить речь она не успела. Раздавшийся ружейный выстрел прервал речь атаманши в самом апофеозе. Полина дернулась, попыталась поднять руку к груди и упала, откинувшись на тачанку; ударилась головой о борт, подножку и сползла на землю.

Народ на майдане закричал и бросился врассыпную. Герасим оглянулся в поисках Катерины и только теперь понял, что уже давно не чувствует рядом её присутствия. Тут он увидел любимую: она прислонилась к плетню с винтовкой в руках и передергивала затвор для следующего выстрела. Крик застрял у него в горле, а пуля Катерины уложила мужика в офицерской фуражке.

Наконец бандиты пришли в себя, залегли, и началась пальба.

Аренский — человек сугубо мирный, бывший таким находчивым в житейских ситуациях, — при звуках выстрелов растерялся. Вначале он побежал с майдана вместе с селянами. Потом нерешительно остановился в стороне, забыв, что у него за поясом револьвер с полной обоймой патронов, приготовленный для Ольгиного выступления.

Ольга тоже не сразу разобралась в происходящем, но отнюдь не по своей вине: её сдавила и повлекла за собой толпа, перед сокрушающей силой которой девушка испытывала страх с того рокового события в порту. Но вот людской поток выплеснул её рядом со стоящим у плетня Аренским. Ольга выхватила револьвер у него из-за пояса и залегла за ближайшее дерево: бандиты подобрались к Катерине совсем близко. Герасим короткими перебежками приближался к тачанке.

— Тачанка! — истошным голосом закричал один из бандитов — охотничий азарт, желание взять живой и жестоко покарать стрелявшую бросились им в голову и заставили забыть о главном. — Там же пулемет!

Сразу несколько человек кинулись к тачанке, и тут стала стрелять Ольга: сняла одного бегущего, потом другого. Бандиты растерялись. Стреляли теперь с двух разных сторон, и быстрый, точно бьющий револьвер Ольги представлял уже большую опасность, чем однозарядная винтовка Катерины.

Герасим, почти добежавший до тачанки, под пулями вынужден был залечь, и теперь сантиметр за сантиметром подползал к телу Полины, у руки которой лежал её револьвер.

Алька, в отличие от отца, в этой ситуации не растерялся. Он тоже побежал прочь со всеми, но если селяне просто разбегались по домам, то он бежал к их временному пристанищу с другой целью — там, в одном из баулов с цирковым снаряжением, лежал маузер Герасима.

Аренский не обнаружил рядом с собой сына и радостно вздохнул: мальчик наверняка переживает эти страшные минуты в их сарае. И тут же вздрогнул оттого, что возвратившийся Алька совал ему в руку семизарядный маузер матроса. Стрелять в людей Василию прежде не доводилось, потому первую пулю он послал не глядя, "в белый свет", но этот выстрел сделал свое дело: у нападавших появилась третья огневая точка. Нескольких секунд удивления и попыток перераспределения сил у противника вполне хватило Герасиму для того, чтобы подхватить оружие Полины и начать почти в упор стрелять в бандитов. Хотя в общем огонь был беспорядочным и неплотным, те без атаманши запаниковали: вскочили на коней, бросив убитых, пулемет с тачанкой и ускакали.

На майдане наступила тишина. Она продолжалась не более минуты, когда из-за дерева, за которым пряталась Ольга, раздались рыдания. Катерина, Герасим, Василий и Алька бросились к ней.

— Оленька, что случилось, ты не ранена? — прозвучавшая в голос Аренского обеспокоенность показала всю глубину скрываемого им чувства. Он так боготворил её, что переходил на "ты", только забываясь. Ольга покачала головой, не переставая рыдать.

— Я — убийца, — судорожно всхлипывала она. — Женщина — убийца? Что может быть страшнее? Я, наверное, убила четырех человек.

— Всего двух, — "успокоил" её Алька. — Одного ты только ранила: не ускакал же он мертвый!

— Двух человек лишила жизни! — причитала Ольга. — Чем я лучше тех же бандитов?!

— Мовчы! — сурово прикрикнула на неё Катерина. — Иде ты бачыла людыну? Не люди, вовкы, скаженни собакы! Воны вбылы усих моих дидов. Ты не убывця, ты — захысныця, чуешь, заступныця?

— Защитница? — спросила, переставая плакать, Ольга.

— Шо я и кажу!

— Вот уж не ожидал от вас, княжна, такой слабости, — подчеркнуто строго заговорил Герасим; он считал, что только аристократки могут закатывать истерики после того, как самое страшное осталось позади, и не признавал этого свойством женской натуры вообще. — Да если бы не Катя, Полина и глазом не моргнула, и тебя, и поручика в штаб к Духонину отправила.

— Куда? — не поняла Ольга.

— Пристрелила бы, — показал свою осведомленность Алька.

— Кстати, — спохватилась Ольга, — про поручика-то мы и забыли, он же до сих пор связанный лежит.

Они подошли к тачанке. Видимо, бандиты отбили у него что-то внутри после очередной попытки освободиться, и поручик опять потерял сознание. Он лежал, запрокинувшись, точно тряпичная кукла, и изо рта у него медленно стекала струйка крови.

— Ось, побачь, — кивнула Катерина, призывая Ольгу в свидетели, — шо зробылы из чоловиком твои люды?

— Какие же они мои? — возмутилась та.

— А кто совсем недавно тут по ним убивался? — съехидничал Алька.

— Разве можно над этим шутить?! — Аренский привычно отвесил сыну подзатыльник.

— Стрелять надо таких сволочей! — приговаривал Герасим, помогая Катерине с Ольгой развязывать поручика.

— Что мы и сделали, — уже спокойно проговорила Ольга. И почувствовала, как шею обожгло горячее дыхание Катерины.

— Спасыби за допомогу.

— И тебе — спасибо, — растроганно отозвалась Ольга, проникаясь благодарностью и любовью к этой доброй и надежной душе.

Янек не испугался, когда одна из стен комнаты "отъехала" в сторону. То ли потому, что легенды старого замка подготовили его к тому, что здесь рано или поздно что-нибудь этакое произойдет, то ли переживание от встречи с паном Зигмундом притупили восприятие. Он просто подумал: "Только что была гладкая стена, и вот уже открылся путь вниз. Есть ли оттуда обратный путь?"