– Может, и пил, но названия не знал… так что это?

– Это кофе с виски и взбитыми сливками.

– Нет, не пробовал. Интересно!

– Я хочу штрудель, а ты?

– Я насчет сладкого не очень. А вот тут есть пирожки с мясом. Я тебя не шокирую, если их возьму?

– Нет. А знаешь, я лучше тоже возьму пирожки! Айриш с пирожками – это должно быть неплохо.

– А официантка не удивится?

– Да пусть удивляется! Знаешь, я была несколько лет назад в Амстердаме, жутко замерзла и зашла в кафе. Было часов одиннадцать утра. Я заказала айриш, так там такое было удивление!

– А с кем ты была в Амстердаме?

– С мужем.

– А!

Я видела, ему это было неприятно. Чудак!

Айриш ему очень понравился.

– Надо же… Здорово! А давай еще по стаканчику?

– Давай!

Мне так нравилось сидеть с ним тут, никуда не спешить, смотреть на него… Женщина за соседним столиком не сводила с него восхищенных глаз. А я заметила у него на груди крошки от пирожка. Протянула руку, чтобы смахнуть. Он поймал ее и прижал к сердцу.

– Ванечка…

Сними ладонь с моей груди,

Мы провода под током.

Друг к другу вновь, того гляди,

Нас бросит ненароком.[2]

Он как-то даже испуганно выпустил мою руку.

– Что это? Стихи? Чьи?

– Пастернака.

– Правда? Как хорошо… Это про любовь, про нас?

– Конечно. Это про нас.

– А можно еще? Про нас?

– Извольте, мой генерал.

Мы охвачены тою же самою

Оробелою верностью тайне,

Как раскинувшийся панорамою

Петербург за Невою бескрайней.[3]

Он смотрел на меня, подперев рукой щеку, слегка затуманенным взглядом. Потом вдруг словно очнулся.

– Слышишь? Капель!

Эти ночи, эти дни и ночи!

Дробь капелей в середине дня.

Кровельных сосулек худосочье,

Ручейков бессонных болтовня![4]

– Это тоже Пастернак?

– Он самый!

– Ты столько стихов знаешь наизусть? Он твой любимый поэт?

– Пожалуй, да.

Когда мы вновь вышли на улицу, он взял меня под руку и еле слышно произнес:

– Как страшно!

– Страшно? Что, Ванечка?

– Мне даже сейчас, когда ты уже моя жена, страшно, что я мог тебя не встретить.

У меня комок подступил к горлу.

– А ты… ты сможешь… еще почитать мне стихи?

– Сейчас?

– Можно и сейчас. Хотя нет, еще горло застудишь, да и вообще… тут прохожие, а я хочу, чтобы это было только для меня.

А вечером мы чуть не поссорились. Я вышла из ванной комнаты в китайском халате на голое тело. Он уже лежал в постели.

– Это что? – спросил он.

– Что? – не поняла я.

– Это что? Платье?

– Нет. Это пеньюар. Красиво, правда?

– Он новый?

– Да, я не понимаю…

– Откуда он?

– Из Китая, а в чем дело?

– Он неприличный! И ты не будешь его носить.

– Вань, ты с ума не сошел? Я ж его только для тебя надела. О каких приличиях речь? По-моему, все, что мы с тобой делаем в постели, достаточно неприлично, но кого это касается?

Он вдруг вскочил, содрал с меня халат и разорвал пополам. Я опешила.

– Я чувствую, что за этим стоит какой-то мужик. Ты это носить не будешь. Не обсуждается!

– Какой мужик! Что за бред? Я купила это… для тебя!

– Врешь! Ты врешь! Я так тебя чувствую, что точно знаю… Все!

Он подобрал обрывки халата и вышвырнул в мусорную корзину.

– Инцидент исчерпан! Иди ко мне скорее и не злись! Впредь такие штуки будешь покупать вместе со мной, поняла?

Кто бы мог подумать! Я сделала вид, что сержусь.

– Ну не злись, прости. Ты это в Москве купила? Тогда нет проблем, вернемся и купим новый.

– Не получится!

– Почему?

– Потому что этот халат мне привез из Шанхая Егор!

– Какой еще Егор? Значит, я был прав? Кто такой этот Егор? – вне себя прошипел генерал.

– Егор мой друг, вернее, друг моего покойного мужа, он работает в Китае.

Я решила ничего не скрывать. Одно вранье непременно повлечет за собой другое. Не хочу!

– Ты с ним спала?

– Нет. Никогда.

– Тогда с какой стати он дарит тебе такие вещи?

– Да какие такие?

– Интимные!

– Да не интимные, а просто очень красивые! Имей в виду, Ваня, если ты еще раз распустишь руки…

Он побелел.

– Я тебя и пальцем не тронул!

– Но ты порвал на мне вещь. Ты же мог сказать нормально. Я бы сняла и кому-нибудь передарила, или сшила бы из этого смертельно красивую блузку…

– Да, наверное. Но у меня, понимаешь ли, очень быстрая реакция…

– И невероятная интуиция, надо отдать тебе должное.

– Это правда. Без хорошей интуиции классного летчика быть не может. И хорошо, что ты не стала врать дальше… Ладка, я же люблю тебя как ненормальный, ты мне всю душу наизнанку вывернула. Пойми, я теперь как будто в другом измерении живу, я еще не привык… Слушай, а ты и на этот случай знаешь стихи Пастернака?

– Знаю, мой генерал!

То в избытке счастья

Слезы в три ручья,

То душа во власти

Сна и забытья.[5]

– Еще!

Но сердца их бьются.

То она, то он

Силятся очнуться

И впадают в сон.

Сомкнутые веки.

Выси. Облака.

Воды. Броды. Реки.

Годы и века.[6]

– Ух ты! И опять про нас, да?

– Да.