— Благодарю вас, — очень вежливо сказала Амалия, — это все, что я хотела знать.

Тайный советник замешкался у двери.

— Я бы хотел попросить вас, госпожа баронесса… То, что я вам рассказал об Андрюше…

— Обещаю вам, я никому ничего не скажу.

Когда Иван Андреевич наконец удалился, Амалия открыла записную книжку и аккуратно зачеркнула строку:

«Тайный советник. Глаша уверена, что слышала слова enfant, fils».[27]

— Разумеется, — кивнула Анна Владимировна, — я готова ответить на любые ваши вопросы. Поскольку столь ужасное происшествие произошло именно в нашем доме, — женщина поморщилась, — я готова оказать вам любую помощь.

Но Амалия не стала торопить события. Для начала она заговорила с Анной Владимировной о Лакунине и тех прискорбных событиях, которые произошли у него на службе.

— Ужасная история, — вздохнула Верховская. — Но Павел Петрович ни на мгновение не верил в то, что в растрате денег виновен Иван Андреевич. И мой муж всегда его поддерживал. Если бы не он, то Васильчикову наверняка удалось бы выйти сухим из воды.

— Вы его знали? — спросила Амалия.

— Я? Да. Очень любезный господин, но нрава престранного. Когда он развелся со своей женой года два назад, я сразу же подумала, что он плохо кончит.

— Ну, не все разведенные плохо кончают, — улыбнулась Амалия. И разговор плавно перешел на вечер, который устраивала Анна Владимировна.

Хозяйка дома рассказала, как ей пришла в голову мысль пригласить хироманта — ведь она и ее муж мало с кем знакомы в столице, а потому были счастливы заполучить к себе такого важного гостя.

— Скажите, Анна Владимировна, вы ведь ходили к нему спрашивать о своей судьбе? Что он вам сказал?

Анна Владимировна порозовела.

— Маэстро Беренделли? Он был очень любезен. Сначала прочитал на ладони мое прошлое, и я была просто сражена.

— Чем же именно? — улыбнулась Амалия.

— Ну, он знал вещи, о которых я почти никому не говорила, — объяснила Анна Владимировна, застенчиво глядя на баронессу. — Например, что мой отец умер до моего рождения.

Амалия покосилась на Билли.

— Боюсь вас разочаровать, Анна Владимировна, — мягко сказала она, — но такие подробности узнаются довольно легко.

— Может быть, — с сомнением пожала плечами хозяйка дома. — Но я не думаю, что маэстро Беренделли был шарлатаном. Я говорила с ним о браке Митеньки, и он заверил меня, что все будет хорошо.

Амалия поглядела на страницу записной книжки, где значилось: «Анна Влад. Mariage, cousine».

— Вы имеете в виду вашего сына и его кузину? — спросила она. — Боюсь, их брак вряд ли возможен.

Анна Владимировна вздохнула.

— Я бы очень хотела, чтобы Митя и Варенька поженились, — пустилась заботливая мать в объяснения. — Но ее отец не желает, чтобы она выходила за родственника. Думаю, вы правы, их брак невозможен, но ведь на свете много прекрасных барышень и помимо моей племянницы. А маэстро Беренделли ничего не сказал о том, что женой Митеньки окажется именно Варенька.

— Хорошо, — уронила Амалия. И перешла к следующему интересующему ее пункту: — Свидетели говорят, что вы дважды выходили из гостиной, пока ваша племянница пела. Расскажите, пожалуйста, о своих передвижениях.

Анна Владимировна удивленно поглядела на нее.

— Конечно, я выходила. В первый раз забеспокоилась, что графини Толстой долго нет, вот и пошла ее искать, но Елена Николаевна уже возвращалась. Мы встретились у дверей.

— Какой она вам показалась тогда? Она не была взволнована, к примеру?

— Она? Нет, что вы. Она была такая же, как и всегда. Только глаза немного красные.

— А второй раз вы зачем выходили?

— Пошла отдать распоряжения слугам. Знаете, хозяйственные хлопоты… Если хотите, спросите у Глаши, она должна помнить.

— Вы никого не видели?

— Нет. Хотя подождите. Да, видела — Владимира Сергеевича. Но тут ведь никакого преступления нет.

Когда Анна Владимировна вернулась в большую гостиную, Павел Петрович обратил внимание на то, что у нее рассеянный вид.

— О чем тебя спрашивали?

Его жена пожала плечами.

— Кто куда выходил, да что я помню. Еще просили показать платок.

В тот момент в комнату вошла Глаша и объявила, что госпожа баронесса желает говорить с Никитой Преображенским. Композитор поднялся с кресла, со вздохом отложил в сторону газету и пошел за горничной.

— По-моему, все это вздор! — сердито сказал адвокат своему брату. — Ясно же, что у нее ничего нет.

— Погоди, — отозвался тот. — Может быть, преступник как раз друг графини?

— И я вот все думаю, думаю, — горячо подхватила Евдокия Сергеевна, сидевшая невдалеке. — И мне кажется, господа, что убийца все-таки пожарный. Если, конечно, не кто-то из слуг, — победно закончила она.

— А время-то уже позднее, — сказал Владимир Сергеевич и поглядел на часы.

Никита вскоре вернулся и сел возле графини.

— О чем она с тобой говорила? — требовательно спросила прекрасная Элен.

— Просила рассказать, что мне сказал хиромант, — ответил композитор. — Ну и то же самое: кто куда выходил, кто что делал. Я ее заверил, что не видел, как убийца крался с ножом вдоль стены, — шутливо добавил молодой человек.

— И что же тебе сказал Беренделли? — Темные глаза графини были прикованы к его лицу.

— Да всякие глупости, — безмятежно отозвался Преображенский.

— А все-таки? — настаивала Элен.

— Тебе так хочется знать? Изволь. Он сказал, что я скоро получу большое наследство и женюсь. Сказал, что мне будут завидовать и что я проживу счастливую жизнь. И еще маэстро сказал, что я с женой умру в один день.

— Очень романтично, — несмело заметила Варенька, слушавшая их разговор. — О такой смерти многие мечтают.

Графиня Толстая холодно улыбнулась: положительно, пора поставить дурочку на место.

Поэтому Елена Николаевна насмешливо заметила:

— Хотела бы я знать, о чем мечтает барон Корф.

— Вас и в самом деле интересуют мои мечты? — тут же живо откликнулся Александр, и, например, Митенька, уже по его тону почувствовал неладное.

— Представьте себе, Александр Михайлович!

— Я мечтаю о хорошей чашке кофе, — дерзко проговорил барон, глядя графине прямо в лицо. — Но не осмеливаюсь попросить, зная, какой кофе подают в этом доме.