«Верт»[1] отправился в карман брюк, а сам он продолжал смотреть в небо, где флайса, уносящего ее, уже, разумеется, не было видно. Когда на такой высоте отключаешь щит, ветер начинает разъяренно хлестать порывами, даже если внизу безветренная погода. Здесь, наверху, его территория, но здесь наверху еще и территория драконов. В том прошлом, о котором он говорил с Авророй сегодня, драконы с трудом признавали, что земля больше не принадлежит им. Тем не менее силу первым иртханам они передали добровольно. Именно силу, не кровь, как было с матерью Ландерстерга, хотя многие считали, что это одно и то же.

Меньше всего ему хотелось общаться с ним, и еще меньше — видеть ее. Его жену.

«Расскажите мне про свою первую любовь. Какой она была?»

Надо признаться, Авроре здорово удалось его осадить. Нет, она вряд ли знала о том, что его первой любовью стала Лаура Хэдфенгер, ныне Лаура Ландерстерг, первая ферна Ферверна. Тем не менее удар получился отличным и отрезвляющим, гораздо более действенным чем ледяной душ или ветер, под порывами которого он сейчас стоял.

— Риамер Вайдхэн? Поднять щит?

Чтобы это спросить, вальцгарду пришлось повысить голос под свистящими порывами ветра, и он осознал, что стоит здесь довольно долго. Несмотря на силу иртхана, несмотря на военную выправку говорившего, тот уже выглядел, мягко говоря, замерзшим, и он кивнул. Развернулся и направился обратно в холл, напоследок поймав легкое колебание щита, отрезавшего парковку от стихии.

Ее запах. Когда он впервые почувствовал ее запах — тонкий, фруктовый аромат на коже с какими-то простенькими нотками недорогих, но не резких духов — из груди словно выбило воздух. Своих женщин иртханы чувствуют как драконы, всеми органами чувств разом: начиная от эмоций и силы взаимного притяжения и заканчивая ароматом, прикосновениями, звучанием голоса, отдающимся вибрациями в собственной груди.

Проблема заключалась в том, что Аврора Этроу не могла быть его женщиной. У иртханов, как и у драконов, основа взаимного притяжения — притяжение пламени. С этого начинается возможная совместимость, без пламени ничего не получится. Да, может быть страсть, может быть зажигательный секс, но не более. Притяжение: безумное, животное, звериное — это не про людей.

Аврора Этроу — человек. Он проверял ее родословную по таким каналам, о существовании которых знают немногие, в ее прошлом не было никаких тайн. Никаких роковых исчезновений, никаких экспериментов над людьми, ни-че-го. Она родилась в обычной неблагополучной семье, не имеющей никакого отношения ни к иртханам, ни к драконам. Девушка с самым заурядным прошлым.

Девушка, которая почти стала его наваждением.

Ключевое слово «почти». Больше он этого не допустит.

«Верт» завибрировал в кармане, и он ответил сразу:

— Слушаю.

— Риамер Вайдхэн, ферн Ландерстерг готов переговорить с вами сейчас. Мне связать вас, или вы сами наберете?

— Наберу сам. Спасибо.

Тогда, когда в Рагране, или, если быть точным, в Мериуже уже глубокая ночь, в Хайрмарге, столице Ферверна, расцвет дня. Он на мгновение замер, вспоминая все годы, проведенные в северной стране: его жизнь большей частью прошла именно там, именно там была открыта его первая практика, именно там он стал известным на весь мир кардиохирургом, на имя которого ехали со всего мира. Сотни спасенных жизней и единственная, собственная, оказалась обманом. От и до.

Торнгер Ландерстерг ответил еще быстрее, чем Трин — после первого гудка.

— Вайдхэн. Чем обязан такой чести?

Что ни говори, а отношения между ними никогда не были теплыми, насколько вообще могут быть теплыми отношения с правящим самой холодной страны мира, не говоря уже о том, что они были соперниками.

— Мне нужен доступ ко всей информации о глубоководных, которая у тебя есть.

— Разведка плохо работает?

Иногда у Ландерстерга просыпалось чувство юмора. Такое же дремучее, как заснеженные леса фервернских пустошей.

— Отвратительно, учитывая наше с тобой соглашение о предоставлении любой информации о глубоководных по запросу и моем полном невмешательстве в твою страну.

— Думал, ты вообще никогда не спросишь.

— Раньше повода не было.

— Сейчас появился?

— Что, разведка плохо работает?

Ландерстерг хмыкнул.

— Это не телефонный разговор, Вайдхэн. Я бы предпочел обсудить это в личной беседе.

— В личной так в личной. — Он и не думал, что они станут обсуждать это по телефону. — Когда?

— Когда ты сможешь быть в Хайрмарге?

— Через пару часов устроит?

— Через пару часов у меня совещание, через пять — вполне.

— Договорились.

Он нажал отбой и посмотрел на часы. Осталось пять часов до встречи со своим прошлым.

[1] Самый известный мировой бренд смартфонов.

— Аврор-р-ра, — рычание моего имени прокатилось по телу очередной обжигающе-яркой лаской. Такими же обжигающе-яркими были и прикосновения: когда каждая клеточка превращается в оголенный пульсирующий нерв. Его ладони скользили по моей коже, пробуждая чувствительность. И чувственность. 

Сколько у меня никого не было?

С той самой ночи. С той самой ночи, как Карид стал моим первым. И единственным.

Вот только все мысли о Кариде растворяются и меркнут, стоит взглянуть в затягивающие черные топи, какими сейчас кажутся глаза Вайдхэна. Клубящееся в них черное пламя придает его облику не просто что-то звериное, а что-то по-настоящему хищное и притягательное. Настолько притягательное, что, когда его руки ложатся на мою грудь, а сильные пальцы сдавливают и перекатывают чувствительные вершинки — кажется, мне уже достаточно одного этого прикосновения, чтобы содрогнуться от горячего, растущего внутри наслаждения.

— Нет, — упрямо говорю я. Или выдыхаю. Вместо стона, который, кажется, пламенем клубится в груди — как клубятся в черных глазах огненно-колючие искры, словно оторвавшиеся от языков пламени брызги, раскаляющие ночь.

— Нет? — взгляд темнеет сильнее, ночь сгущается. — Ты мне проиграла, Авро-р-ра, — даже само мое имя звучит так, что отзывается во мне, в груди, разрастаясь острым тягучим жаром.

— Проиграла — тогда делайте это быстро! — упрямо говорю я и упираюсь ладонями ему в грудь, как будто на самом деле могу оттолкнуть дракона.

Но я не могу, а черное пламя, бьющееся в его глазах как запертое в клетке, с силой ударяет в меня. Ударяет, выплавляя из головы все мысли. Все до единой, кроме безумного желания впиться в резкие, жесткие, но такие красивые губы, которые почти касаются моих. Но лишь для того, чтобы выдохнуть:

— Как скажешь, Аврор-р-ра, — вслед за пламенем в меня ударяет рычание, а после он резко разводит мои бедра и — одним рывком, на каком-то сдавленном выдохе — мы становимся единым целым. Мне казалось, это будет больно, еще больнее, чем было с Каридом — после такого долгого перерыва, но эти мысли тоже теряются, растворяются, тают, сгорают во всепоглощающем окутывающем нас пламени.