– Приятная полнота, вот как?

– Да, приятная.

– Что ж… – вздохнула госпожа Холиш, и ее голос смягчился. – Приятная полнота, да ума ни на грош. Была глупой девчонкой, выросла в дуру бабу. А когда-нибудь стану слабоумной старухой. Что тут еще скажешь?

Лед был сломан. С тех пор госпожа Холиш стала помогать Креоту смотреть за коровами – причем так старательно, словно они ее собственные.

Над головой снова собрались тучи. Правда, снег так и не пошел, и мантхи успели пройти немалый путь. Вытоптанную другими дорогу впереди еще не присыпало. Было хорошо видно, как она заводит в темный лес.

Анно шел рядом с повозкой, так, чтобы Аира его видела.

– К ночи будем у реки, – сказал он.

– Осталось немного.

– Чувствуешь?

– Сильнее, чем раньше.

Чем ближе мантхи подходили к родине, чем явственнее становилось тепло на лице, тем больше слабела пророчица. Аира часами лежала в повозке молча и неподвижно, вспоминая всю свою жизнь. Родились дети, выросли… Обручение с Анно, она совсем молодая… Детские годы, красивый старый особняк в Алом округе Араманта… Все это исчезло, рассыпалось. Арамант в руинах. Настало время жестокости. Аира, как и ее предок, стала пророчицей своего народа.

После полудня снег все-таки повалил. Снежные хлопья садились на руки и капюшоны, холодили лицо. Что ж, бывало хуже – да и лес совсем близко! Мантхи не падали духом и упорно шли вперед.

Когда путники добрались до леса, короткий зимний день уже кончался. Было удивительно тихо. Верхние ветви темным пологом закрыли небо. Белизна, так долго окружавшая путников, растворилась в тени. Хруст снега под копытами и сапогами, скрип полозьев стали громче и как будто ближе. Люди слышали даже, как дышат, как шуршит на ходу одежда. Они шли словно в коконе из собственных звуков, а через пару шагов, в тени между деревьев, оставалась нетронутая тишина.

Издали лес казался узкой полоской у подножия гор. Только теперь мантхи поняли, что на самом деле он тянется далеко. К ночи до реки не добраться.

В лесу, где и днем-то света мало, темнеет быстро. Анно Хаз решил объявить привал.

– Давайте заночуем, пока совсем не стемнело.

Мантхи остановились прямо на дороге, развели костер и поставили шатер, чтобы укрыться на ночь. Как только пламя разгорелось, ярко-оранжевые языки вытеснили слабые сумерки, темнота вокруг сгустилась. Анно назначил молодых мужчин часовыми на ночь: кто знает, не подкрадутся ли, пока все спят, разбойники или дикие звери? Дров хватало, и караульные должны были поддерживать огонь до рассвета.

По шатру, где собрались мантхи, плясали отблески костра; внутри было довольно темно. Аира Хаз спала, муж держал ее за руки. Рядом с матерью разметалась во сне Пинто, ее детская ступня касалась спящего Мампо.

Бомен, когда пришла его очередь дежурить, сел у огня на одеяло, другое набросил на плечи. Глядя, как в костре возникают и рушатся алые коридоры пламени, он почувствовал, что внутри зашевелилась сила. Чтобы как-то убить время, Бомен выбрал обугленное полено и силой мысли затолкал его в самую середину. Интересно получается! Бомен мысленно взялся за другое полешко и потянул его по маленькой огнистой дорожке между двумя большими головнями. Вдруг дерево загорелось, вспыхнуло синим пламенем.

– Чем занимаешься?

Сирей. Стоит между повозкой и костром. Что она успела увидеть?

– Смотрю на огонь.

Сирей подошла и села рядом. Бомен прикрыл ее своим одеялом.

– Я хочу узнать только то, что ты захочешь рассказать, – сказала она.

Бомен начал показывать. Сначала он силой мысли подобрал сосновую шишку с заснеженной дороги и положил в открытую ладонь Сирей. Девушка накрыла шишку тонкими пальцами.

– Как ты это делаешь?

– Сам не знаю.

– А что еще ты умеешь?

– Я могу сказать, что ты думаешь. То есть почувствовать.

– Я не против. У меня нет от тебя секретов.

– Вообще-то обычно я не заглядываю людям в головы. Это довольно тяжело.

– Загляни ко мне.

Сирей закрыла глаза, показывая, что сосредоточилась на какой-то мысли и хочет, чтобы юноша ее прочитал. Бомен посмотрел на девушку: она так близко, такая красивая, и шрамы так ей идут… Бомен наклонился, нежно поцеловал Сирей в щеку и вошел в ее ум.

Обнаружив мысль, Бомен рассмеялся – тихо, чтобы не разбудить остальных.

– Ты представляешь нас в наряде твоих родителей!

Бомен увидел комичную картину: он и Сирей сидят бок о бок на золоченых тронах в жестких, инкрустированных драгоценными камнями мантиях Йоханны и Йоди из Гэнга – как в карнавальных костюмах с чужого плеча.

– Смешно! Мы же не император с императрицей!

– Это ты видишь правителей. А я – мужа с женой. Отца и мать. Они – моя единственная семья.

– Прости меня, Сирей. Зря я смеялся.

– Даже смешные люди могут любить друг друга.

– Конечно. Надеюсь, с ними все в порядке…

– Наверное. Их, скорее всего, изгнали из города, и теперь они живут тихой жизнью где-нибудь в маленьком домике, без слуг и придворных. Зато у мамы есть папа, а у папы – собаки.

– Откуда ты знаешь?

– Не знаю, а надеюсь. Я поступила очень плохо, когда пошла за тобой и бросила семью. Я пообещала себе, что однажды вернусь, найду их и попрошу прощения. Так что они должны быть живы и здоровы, понимаешь? Чтобы я смогла их снова увидеть.

– Значит, так тому и быть.

– Возможно, мы придем к ним вместе.

Тут Сирей то ли вспомнила, то ли сделала вид, что вспомнила:

– О нет! Ты же должен уйти! Ты избранный… А скоро ты уйдешь?

– Думаю, да.

– Скорей бы ты ушел, Бомен! Тяжело этого ждать.

– Мне тоже.

Сирей хотелось спать. Вскоре она прилегла рядом, положив голову Бомену на колени. Он гладил девушку по голове, пока та не заснула, а сам терпеливо сторожил.

Перед рассветом спящие в шатре зашевелились. Бомен спросил себя: будить Сирей? Нет, не надо. Нельзя все время прятаться от других.

Скуч выбрался наружу, приветственно кивнул Бомену и занялся своими утренними делами. Юноша смотрел, как коротышка вешает над костром котелок с водой, слышал, как просыпаются остальные.

Хлопнуло полотнище шатра. Бомен оглянулся и увидел сонно моргающую Кестрель. Сестра какое-то время непонимающе смотрела на него, потом заметила Сирей, улыбнулась и ушла за деревья.

Кестрель хорошо выспалась, морозный воздух бодрил. Она выбралась из шатра отдохнувшей, веселой – а теперь ей очень захотелось побыть одной.