не видно. Убедил себя, что только усугубит свои страдания, если будет смотреть на лицо, которого больше никогда не увидит вживую. Но теперь он жалеет, что не сохранил остальные ее снимки.

Ему хочется показать Рут Еву. Чтобы его рассказы обрели лицо.

Ему хочется фотографировать Рут. Каждый день он ловит себя на том, что рука сама тянется к фотоаппарату, но потом он вспоминает. Ник понимает, что фотографиями не удержит ее, но он готов отдать что угодно, лишь бы запечатлеть в мельчайших деталях ее фигуру, лицо…

Увы.

Поэтому при любой возможности он старается быть рядом с ней – запоминает каждую черточку, каждый ее запах.

Ник смотрит, как Рут ладонью вытирает рот. Ее знобит.

– Никак не могу согреться.

Он привлекает ее к себе, растирает ее руки. Они покрыты гусиной кожей. Он чувствует это даже сквозь рубашку, которая теперь висит на ней как на вешалке, ведь она постоянно худеет.

– Господи, я многое бы отдала за то, чтобы понежиться в ванне, в горячей ванне с пеной. Я всегда добавляла в ванну пену с ароматом герани. Бутылка стоила дороже обеда из трех блюд. Я всегда чувствовала себя виноватой, когда тратила на нее столько денег, но потом, когда я погружалась в эту пену… какое же это было блаженство. – Глаза Рут блестят.

Он не знает, болезнь или воспоминания придают блеск ее глазам, но боится за нее.

– Ложись в постель. – Он укрывает ее одеялами, разводит огонь.

Кипятит воду, чтобы в ней не осталось микробов и паразитов, и разминает консервированные персики. Перед употреблением, как всегда, внимательно проверяет, не пробита ли банка, – чтобы не отравиться. Хоть он и подозревает, что болезнь Рут куда серьезнее, чем пищевое отравление, он не хочет усугублять ее страдания.

Вернувшись с едой в хижину, Ник слышит тихое посапывание Рут.

– Рут?

Она просыпается и улыбается ему, учуяв аромат персикового сока.

Ник помогает ей сесть. Целует ее в лоб, довольный, что она ест, пусть и совсем немного.

– Кажется, мне стало лучше.

– Уверена? Надо бы проверить сети, но я не хочу оставлять тебя одну.

– Иди-иди, проверяй.

Рут пытается обрести устойчивость, хотя земля качается под ногами, будто сошла со своей оси. Голова кружится все сильнее, но она все-таки стоит на ногах, держась за центральный шест хижины.

Пахнет ее рвотой, потом Ника и дымом.

В их жилище все провоняло дымом.

Пошатываясь, она откидывает брезент, который служит дверью. Морской воздух валит с ног. Сухо. Впервые за многие месяцы нет дождя. Она вдыхает полной грудью, жадно поглощая кислород. Снимает с себя штаны – спортивные брюки Ника, их давно пора постирать, – и в нижнем белье и джемпере идет к океану. Стоит по щиколотку в воде, шевеля пальцами, между которыми забивается песок. У ног ее плещется тихий прибой.

Словно по наитию поднимает глаза к небу. Позже она скажет Нику, что так и не поняла, что заставило ее посмотреть вверх. В серой хмари – брешь. Клинышек синевы.

Синее небо.

Брешь расширяется, и ее лицо омывает свет.

Рут стягивает с себя джемпер, который не снимала много дней, и бросает его назад, на песок. Стоит с закрытыми глазами, раскинув в стороны руки. Смеется, подставляя солнцу свою полупрозрачную кожу. Наклоняется и начинает брызгать водой на обнаженное тело, смывая с себя недели сна и полузабытья. Соленой пеной намывает руки по всей длине, блаженствует от ощущения высыхающей на солнце кожи. Зачерпнув в ладони воду, поливает грудь.

И резко отдергивает от себя руки, будто коснулась раскаленного металла.

От прикосновения пальцев к тонкой сморщенной коже сосков грудь пронзает боль. С любопытством снова трогает соски – ощущение такое, будто ее ударило током.

Рут опускает руки и прикидывает в уме. Она потеряла счет дням, даже неделям, пока лежала больная в хижине, и уже не помнит, когда последний раз разрывала на прокладки одну из простыней, добытых в руинах городка.

Она ощупывает свой живот. Он снова стал округлым. Несмотря на то что она ест как птичка.

Рут никогда особо не следила за своим менструальным циклом. В подростковом возрасте, да и потом тоже, месячные часто заставали ее врасплох. Ее не настораживали приступы раздражительности и вспышки гнева со слезами, случавшиеся через двадцать пять дней после очередной менструации, и она каждый раз удивлялась, когда, вытираясь в туалете, вдруг замечала на туалетной бумаге кровь, хоть это случалось каждый месяц. Потом, на четвертом десятке, она стала отслеживать свой цикл с помощью современных технологий. Когда Камилла пыталась забеременеть, она использовала специальное приложение, чтобы вести подсчет дней, и предложила Рут последовать ее примеру. И она с радостью загрузила это приложение в телефон, только с противоположной целью. Когда выяснилось, что оно не столь надежно, как она рассчитывала, Рут все равно находила ему применение, но при этом постоянно носила с собой в сумке тампоны. Конечно, теперь приложениями не воспользуешься. Ее мобильный телефон, немой, безжизненный, лежит в коробке из-под печенья, в которой она хранит свои самые ценные вещи, и ждет, когда появится электричество. Тогда она сможет еще раз открыть порталы в свою настоящую жизнь.

Рут смотрит на горизонт. Море искрится на солнце. Ник возвращается к берегу. Заметив ее, он поднимается в лодке во весь рост, показывает на солнце, на синеву, распространяющуюся по небу.

Ветер доносит до нее его ликующие возгласы.

Слыша его счастливый голос, она чувствует, как трепещет в груди сердце.

А в животе ему вторит другое сердце, которое бьется гораздо быстрее.

20

Рут всегда неуютно в северной части Лондона. В столице она живет уже больше десяти лет, но все, что лежит севернее Юстона, для нее чужой город. На станции «Хайгейт» она выходит из уже полупустого метро. Голос из динамиков объявляет: «Станция метро Хай-гат». Разве это слово так произносится? Она плохо знает этот район и инстинктивно не доверяет ему.

Подняв капюшон, чтобы защитить лицо от дождя – а то еще макияж размажется, – от метро она идет в горку. На вершине холма поднимает глаза и сквозь пелену мороси видит Алекса, только что подкатившего к дому.

Она всегда замечает его издалека, он будто притягивает ее взгляд. Его фигура. Рост.

Когда они только начали встречаться, Рут думала, что у нее развилось шестое чувство: о приближении Алекса она всегда догадывалась до того, как видела его, причем в самых неожиданных местах. Однажды она покупала кофе