Незнакомка не унималась:

– Вить, ну посмотри. Это от мамы. Наверное, это важно. Посмотри.

– Нет у меня никакой мамы, отстань, – пробурчал мужчина, пытаясь снова заснуть.

– Я не знаю, от кого, но CMC подписана: «мама».

И тут сон слетел, как скатерть со стола, сорванная кем-то в приступе ярости. Цилицкий, подхватившись, сел на кровати и вырвал у девушки телефон из рук. Наверное, слишком грубо.

– Тебя не учили, что нельзя влазить в чужие личные дела? – резко спросил он.

– Подумаешь! Я машинально взяла. Я спала, он зазвонил, я протянула руку, включила и автоматом поднесла к глазам. Увидела: «мама», решила, что просто так мама среди ночи не напишет, и начала тебя будить. Я не читала, успокойся.

Она обиженно отвернулась, уткнувшись в подушки и накрылась одеялом с головой.

– Прости, все нормально, это я спросонья такой сердитый.

Послание было, конечно же, от Веры. Она сухо сообщила, что курьер придет утром в восемь. Часы показывали четыре. Цилицкий, обреченно вздохнув, ничком упал на подушку и уставился в темноту.

Ужасно хотелось, чтобы все это закончилось. Ему обещали, что потерпеть придется только один вечер, а потом все будет даже лучше, чем раньше – спокойно, тепло и сыто.

«Люди правду говорят, – думал художник, – что если дашь палец, то всю руку откусят, позволь раз себя запрячь – потом не выпутаешься, загоняют». Он твердо решил, что на передаче бутирата курьеру эта история для него закончится, чего бы ни навыдумывал еще Веркин муж.

Люся потянула на себя одеяло, и оно с другого конца сползло с Виктора, оголив его бок. Что-то надо будет делать с этой девушкой. Она была милой, симпатичной, и характер у нее, кажется, вполне покладистый, но она создает проблемы. Каждое ее появление приносит проблемы. С ней придется расстаться категорически, сказал он себе, завел будильник на половину восьмого и заснул в мгновение ока.

* * *

Люся начала собираться: Виктор соврал, что рано утром приезжает мамин поезд, и, говоря ночью, что «мамы у него нет», он имел в виду, что ее нет в этом городе. Она живет… в Брянске. Он объяснил, что спросонок и в бутиратном похмелье он не соображал, что происходит.

– Так я забираю свое? Сколько? Половину, нормально? У тебя еще не распакованное остается. Там хватает, – сообщила девушка.

Виктор посмотрел на стол и в ужасе застыл. На нем лежало всего пакетиков десять. И Люся уже складывала в сумку все остальное.

– Давай я заберу это все, хорошо? Тут совсем мало, а ты сам еще расфасуешь. Смотри, пакетиков остается полная пачка. Тебе даже много. Но пусть будут на всякий случай. Кстати, ты пока убери это все быстренько, а то мама, я думаю, не поймет.

Девушка с улыбкой застегнула сумку, подошла к мужчине, чтобы поцеловать его на прощание.

– Позвони, когда мама уедет, – мяукнула она ему на ухо и скрылась за дверью.

Виктор стоял, оцепенев, посреди комнаты, пока звук ее шагов гас в пространстве коридора. Потом хлопок наружной двери вывел его из ступора.

Вечером ему казалось, что они напаковали целую кучу… Показалось… К тому же они, оказывается, пробуя на качество и силу воздействия порошок, взяли его не из большого свертка, а из озорства высыпали из маленьких пакетиков уже упакованный обратно на стол – на нем сейчас красовалась куча рассыпанного порошка и рядом с ней валялись запудренные пакетики.

Мужчина посмотрел на часы и поспешно сел за стол. До восьми оставалось еще пять минут. Он принялся, по возможности аккуратно, чайной ложкой расфасовывать бутират в маленькие пакетики, тщательно затем затирая застежку наверху. И все было бы хорошо, если бы руки не тряслись да голова не кружилась. И если бы сонные глаза не закрывались. И если бы не душили обида и злость из-за того, что он вынужден делать такую унизительную работу.

«Дожился, – свербело в мозгу, – занимаюсь расфасовкой наркотиков!»

В дверь позвонили в десять минут девятого. На столе лежало около десяти мелких упаковок. Половина. Виктор на всякий случай набросил простыню на стол – небрежно, будто это банальный беспорядок, и отправился открывать гостям.

– Вы ошиблись, – буркнул он, когда увидел сверкающие доброжелательностью глаза и широкую улыбку юного создания женского пола, и тут же попытался закрыть дверь перед носом малолетки.

Девочка-переросток, не растерявшись, вставила ногу в быстро сжимающуюся щель и, когда проем, встретив ее сопротивление, перестал сжиматься, спросила:

– Ты – Виктор?

– Да… – проем немного увеличился, но из него по-прежнему сочилось недоверие.

– Ты меня ждешь. Пусти. Не будем же мы знакомиться в подъезде.

Полный сомнений, он все же открыл дверь. Девочка вела себя очень уверенно, но не нагло. Потоптавшись в прихожей, она лучезарно улыбнулась ему и спросила:

– Куда идти? Я за порошками.

Мужчина без энтузиазма махнул рукой в глубину коридора, в сторону его комнат.

– Только осторожно. Давай я пойду вперед, тут темно.

– Хорошо, – озорно кивнула она, – всегда предпочитаю, чтобы мужчина прокладывал путь. Меня, кстати, зовут Катя. А тебя – Виктор. Я уже знаю. Виктор, а чем ты занимаешься? Ну, по жизни? Программист там, музыкант? По крайней мере, на делового человека ты не похож. Правда, все, кто толкает дурь, не похожи на деловых людей.

– Ты много видела людей, толкающих дурь? – грустно спросил мужчина, ему не льстило такое сравнение.

– Ну да, видела немного. Я, разве, не права?

– Ты слишком болтливая, – сообщил ей из темноты Цилицкий.

– Да, я знаю. Мне все это говорят. Но ты можешь не слушать. Просто дай мне поболтать. Но иногда все же отвечай на вопросы. Пожалуйста. По крайней мере на те, которые я повторяю, хорошо?

Виктор промолчал, а Катя еще раз спросила, чем он занимается кроме распространения наркотиков.

– Милая девушка, – вконец раздраженный этим словесным сквозняком, отрезал Цилицкий, – я не распространяю дурь. Я – художник. То, что я сейчас что-то из этого рода даю вам, значит только то, что я делаю одолжение своим друзьям. Меня очень-очень попросили об этом важные для меня люди. Вы усекли, мадемуазель?

– О! Извините, я не хотела вас обидеть, – тут же перестроилась в отношении к нему девочка. – Слушайте, Виктор, но художник – это же круто! Я никогда еще не была знакома с художником, хотя мне очень хотелось. А можно посмотреть ваши картины?

– Тут у меня нет ни одной. Они в мастерской.

– А вы меня пригласите? Ну, пожалуйста, пожалуйста.

Они вошли в комнату, чрезмерно ярко освещенную, как показалось глазам Виктора после коридорной темноты.

– Вот тут то, что вам надо, – сообщил мужчина, сгребая в охапку простыню. – Но тут, увы, пока только половина. Так сложилось. Уж извините. Может, вы не торопитесь и соизволите немного подождать? Я досыплю оставшиеся десять пакетиков, как заказано.