– Не то чтобы спешу и не то чтобы никуда не опаздываю. Мне в школу нужно поспеть.

Виктор изумился. Если бы он не хотел скрыть свои чувства, то громко присвистнул бы. Он видел, что девушка выглядит очень молодо, но ему в голову даже не пришло, что она школьница. И вот это – давать наркотик школьникам – казалось ему кощунством.

Мужчина с интересом посмотрел на девочку. Свежая, розовощекая и очень симпатичная. Но, конечно, не наивная.

– О! Вы сомневаетесь? – воскликнула она.

– Нет, пожалуй, похоже, что ты еще школьница.

– Ну, мы все в нынешнее время развиваемся гораздо быстрее, чем вы когда-то развивались.

– Акселерация – это понятие, которое живет во всех поколениях. Всем взрослым кажется, что их дети развиваются быстрее, чем они сами это когда-то делали.

– Но ведь на самом деле акселерация существует! Вот, например, можете ли вы похвастаться, что у вас в классе, когда вы заканчивали школу, была хоть одна девушка – уже женщина. Вы же понимаете, что я имею в виду?

– Не знаю. Я не проверял.

– Вот видите! А в моем классе из 35 человек только 5 девочек и 3 ботана никогда не трахались.

За болтовней Виктор приступил к продолжению расфасовки, и Катя, без приглашения, нашла вторую ложку и принялась помогать. Рот у нее при этом по-прежнему не закрывался. Никакие действия, даже весьма кропотливые, не мешали ей болтать.

– Откуда такие точные данные?

– Когда есть совет из трех представителей одного пола и трех – другого, уже легко посчитать, кто «да», а кто – «нет» – просто сопоставив многие данные.

– Как все у вас интересно. Ну, а порошок зачем понадобился? Не хватает драйва?

– Есть дело одно. А драйва мне хватает. Вот и сейчас вот подфартило. Настоящий художник попался!

Девушка вдруг бросила ложку и пакеты, как будто устала от этого занятия, и пошла бродить по комнате, не уставая, правда, от своей трескотни.

– Виктор, а вы нарисуете мой портрет?

– Не думаю.

– Почему? Я разве не красивая?

– Красивая. Просто у меня нет вдохновения. У меня сейчас много проблем.

– А если обнаженной? У меня красивая фигура.

– Я заметил, – кивнул мужчина. – Но для искусства нужна не просто красивая фигура. Для искусства нужен внутренний свет, который художник попробует передать.

– А, может, у меня есть этот внутренний свет. Ну… или еще что-то? Может, наглость? Можно пытаться передать наглость?

– Можно, – снова кивнул Цилицкий, подсчитывая наполненные пакетики.

– Ну а что, все-таки, есть во мне? Что вы видите?

– Я не знаю, я не присматривался.

– Присмотрись, что тебе мешает? – голосом, в котором слышны были и мечтательность и призыв, предложила девушка.

– Мне мешают вот эти пакетики, – раздражаясь, отчеканил Виктор очевидное.

– А ты их брось. Брось! И обернись.

Виктор быстренько глянул через плечо, из вежливости, чтобы отвязалась, и снова уткнулся в бутиратные залежи. Через несколько мгновений до него дошло, что девушка сзади стоит совершенно голая. Ровно. Прямо. Безо всякой надуманной неестественной позы, в которой она должна была бы, по ее же мнению, выглядеть максимально изящно.

Он проморгался, отбросил пакетик и повернулся уже почти всем корпусом, во все глаза уставившись на голое девичье тело.

От легкой прохлады в комнате грудь ее покрылась обильными мелкими пупырышками, а соски при этом вздулись, как две вишни. Талия была узкой, а бедра – крутыми, но не слишком широкими. Лобок был аккуратно выбрит. Маленькая трещинка между ног заставила его ощутить резкий прилив тепла и, кажется, предательски покраснеть.

– И что это? – сглотнув, спросил Виктор.

– Это я. Есть во мне что-то, что ты мог бы попытаться изобразить на картине?

– Наглости в тебе выше макушки! Одевайся! – бросил он ей, отворачиваясь.

Теперь пальцы, прямо как у вязальщицы, зашустрили, упаковывая следующую дозу. Но перед внутренним взором стояла обнаженная почти зрелая девочка. Наглая, но все еще внутренне чистая. Пожалуй, она еще не способна была в принципе отдавать себе отчет в том, что означают ее поступки в той или иной ситуации. Она каждую секунду пробовала мир на вкус и предлагала миру дать ей какой-нибудь новый урок. Она ничего не боялась. У нее еще не выработался инстинкт самосохранения, не было эгоистического страха перед опасностью. Видимо, именно поэтому она казалась чистой. В ней не было страха, сковывающего и уродующего мышцы. Пожалуй, можно попробовать изобразить это, решил Виктор, склеивая очередной замок на пакетике.

– Я смог бы попробовать тебя нарисовать через неделю, – сообщил он, поворачиваясь обратно.

Кати на месте не было. От неожиданности он даже не сразу обнаружил, что она лежит под одеялом в его постели и спокойно смотрит на него в упор. В этом равнодушии было больше манящего, чем можно было бы себе представить в любых ужимках и позах. Ее спокойствие не подразумевало обмана, не создавалось подозрительного ощущения, что его заманивают. Этим спокойствием она просто говорила: «Если ты хочешь, то можно». ЕСЛИ ХОЧЕШЬ! Если! Она не манипулировала им, затягивая, она всего лишь позволяла взять то, что он уже видел.

Виктор ухмыльнулся, все еще не понимая, как поступить.

Наконец, он решил. Он встал и, пройдясь по комнате, собрал ее одежу – от юбки до маленьких стрингов. Сжав все это в охапке, он подошел к кровати и вывалил на нее, прямо на одеяло.

– Одевайся!

Катя демонстративно взяла стринги и откинула одеяло. Подняла одну ногу и принялась очень медленно натягивать трусы.

– Ну, чего смотришь? – спросила она, видя, что мужчина не может оторвать взгляда от ее тайных прелестей. – Можно потрогать.

Подтверждая слова, она взяла его за руку и потянула.

* * *

Раз не удалось вчера повесить на Зуброва проблему с поиском Виктора Цилицкого, заодно загрузив его ерундовой деятельностью, чтобы лишний раз не лез в дела полиции, пришлось покопаться самому. Художник был знаком с женой Жогова. Она его курировала. Кузнецов решил, что это – большая удача, и тут же позвонил Игорю. Но Жогов твердо заявил, что у них с женой разные интересы в бизнесе и он никак не участвует в ее делах. Правда, о Цилицком слышал, но так мало, что даже представить его себе визуально не может. Но номер телефона жены охотно продиктовал.

Вера Сергеевна искренне удивилась, узнав, что «Вик пропал». Она вспомнила, что видела его дня три назад в мастерской, куда пришла, чтобы отобрать работы для будущей выставки, а затем дала ему денег и оставила его с заданием подготовить все нужное для экспозиции. Она ему не звонила, чтобы узнать, как идут дела, потому что они условились связаться через неделю. «Еще несколько дней осталось», – сообщила в завершение своей истории жена Жогова.