в пределах одной железнодорожной компании. Но откуда было брать меру? Начиная с XVIII века моряки в основном пришли к соглашению о стандартном времени, приняв за нулевой меридиан долготу Королевской обсерватории в Гринвиче, и с 1855 года около 98% всех общественных часов в Великобритании использовали среднее время по Гринвичу (GMT), хотя обязательным оно стало только в 1880 году. В 1868 году Новая Зеландия стала первой страной в мире, официально принявшей GMT. В США, где проблемы координации были не столь масштабны, в 1883 году было введено национальное стандартное время по Гринвичу с четырьмя географическими часовыми поясами. В следующем году эта идея была поддержана на международном уровне с поправками на многочисленные случаи, когда территория страны была разбросана на значительной площади.

Стандартизация происходила на двух уровнях: внутри страны и между странами. Нередко сначала происходила международная координация. В Германском рейхе, который был достаточно мал, чтобы обойтись без отдельных восточных и западных часовых поясов, официальное стандартное время было введено только в 1893 году, после того как престарелый фельдмаршал Гельмут фон Мольтке, главный военный авторитет страны, за пять недель до своей смерти выступил в рейхстаге с трогательной просьбой. Франция приняла GMT в 1911 году. Каковы причины ее показательной нерешительности?

Удивительный парадокс заключается в том, что основные шаги по международной стандартизации - то же самое можно сказать о мерах и весах, почтовой и телеграфной связи, железнодорожных датчиках и т.д. - шли параллельно с усилением национализма и национальных государств. Поэтому планы Сэндфорда Флеминга встретили во Франции ожесточенное сопротивление. Когда на Вашингтонской конференции 1884 г. рассматривалось предложение принять в качестве нулевого меридиана британскую имперскую обсерваторию на Темзе, Париж предпочел бы видеть в этой роли свою собственную "старшую" меридианную обсерваторию (предлагалось также множество других вариантов - от Иерусалима до Таити). Однако не только Гринвичский меридиан давно использовался в океанской навигации, но и американские железные дороги уже перевели свои часы на GMT, несомненно, в знак признания британской гегемонии, которая была свободно предоставлена, а не навязана. Поэтому французские возражения не имели практических шансов на принятие.

В 1884 г. отношения между Францией и Великобританией не были особенно плохими, но каждая из них претендовала на звание вершины западной цивилизации. Поэтому вопрос о том, кто будет доминировать в мировом стандартном времени - Британия или Франция, - был далеко не праздным. Франция даже предложила сделку: она согласилась бы, чтобы нулевой меридиан проходил через один из районов Лондона, если бы англичане согласились принять метрическую систему мер и весов. Как всем известно, этого не произошло; попытка десятичного исчисления времени, предпринятая еще во втором году революции, также потерпела полное фиаско. Конечно, никто не мог заставить французов присоединиться к международной системе времени. В середине 1880-х годов в каждом городе Франции местное время по-прежнему корректировалось в зависимости от высоты солнца, а железные дороги страны ходили по парижскому времени, которое опережало время по Гринвичу на 9 минут 20 секунд. В 1891 г. в соответствии с непокорным законом парижское время было установлено на всей территории страны. В 1911 году Франция окончательно приняла универсальный стандарт времени, по сути, ликвидировав анархию в европейском времени. Пример Франции показывает, что национальное единообразие не обязательно предшествует международной стандартизации, а глобальные правила не отменяют автоматически национальную специфику. Тенденции к национализации времени присутствовали и в период его универсализации. Но, по крайней мере, в этом случае в конечном итоге победила тенденция к стандартизации.

 

Хронометрирование

Все это происходило в обществах, которые уже были привержены точному измерению времени. Повсеместное распространение часов и покорность их владельцев и пользователей диктату механического времени бросаются в глаза многим азиатам и африканцам, приезжающим в такие страны, как Великобритания и США. Стандартизированное время было возможно только в тех обществах, которые договорились измерять время и привыкли к этому, т.е. в обществах с часами. Трудно сказать, когда хронометрированию стали подвергаться не только ученые, жрецы и князья, но и целые общества. Вероятно, порог был достигнут только с началом промышленного массового производства дешевых хронометров для частной гостиной, прикроватной тумбочки и жилетного кармана во второй половине XIX века. Эта "демократизация карманных часов", по выражению Дэвида Ландеса, сделала пунктуальность доступной для всех. Ежегодный мировой выпуск карманных часов вырос с 350-400 тыс. штук в конце XVIII века до более чем 2,5 млн. штук в 1875 году, когда производство дешевых часов существовало всего несколько лет. Основными странами-производителями в то время были Швейцария, Франция, Великобритания и США. Неизвестно, сколько часов попало в незападные карманы. В любом случае, как и господствующие высоты мирового времени, приборы для его измерения находились в основном в руках белых мужчин; мир разделился на тех, кто владеет часами, и тех, кто их не носит. Миссионеры и колониальные правители сделали доступными новые временные ресурсы, но тем самым установили свой монопольный контроль над временем. Замечание Льюиса Мамфорда о том, что часы, а не паровой двигатель, были самым важным механизмом индустриальной эпохи, применимо, по крайней мере, для незападного мира. Часы были несравненно более распространены, чем паровой двигатель. Они упорядочивали и дисциплинировали общество так, как это не могла сделать только производственная технология. Часы были в тех частях света, где люди никогда не видели угольных машин или локомотивов. Однако проблема придания престижного устройства значимости оставалась актуальной.

Часы стали эмблемой западной цивилизации. В Японии из-за отсутствия карманов их сначала носили на шее или на поясе. Император Мэйдзи награждал карманными часами, изготовленными сначала в США, лучших студентов года. К 1880 г. в Латинской Америке часы, наряду со шляпой, корсетом на шнуровке и вставными зубами, стали считаться символом статуса высших классов, ориентированных на Запад. В Османской империи ничто так не демонстрировало решимость государственных и общественных элит внедрить модернизацию по западному образцу, как общественные башни с часами, которые султан Абдулхамид II приказал построить в крупных городах в последней четверти XIX века. Британцы сделали то же самое в своей мировой империи - например, по случаю бриллиантового юбилея королевы Виктории в 1897 году. Такие башни, являясь светским и культурно нейтральным ответвлением церковных башен с часами, делали время видимым и в большинстве случаев слышимым. Китай, в свою очередь, до конца ХХ века довольствовался барабанными башнями и их чисто акустическим сигналом времени.

Распространение механической хронометрии способствовало квантификации и продолжению трудовых процессов. В доиндустриальном мире, утверждал Э.П. Томпсон в своем знаменитом эссе, труд протекал неравномерно и неравномерно. Однако в XIX веке, по мере усиления разделения труда и организации производства