Утром в субботу Лиза нашла птенца. Он лежал возле палатки, вероятно, упал с оливы, которая там росла.

— Папа! — Лиза теребила мой спальник. — Папа, иди посмотри. Птичка упала.

Птенец лежал на боку, дрожал и тщетно пытался стать на лапки.

— Должно быть, птенец выпал из гнезда, — сказал я, протирая заспанные глаза. Посмотрел наверх, в листву, но гнезда не увидел.

— Бедняжка, — сказала Лиза. — Но ты ведь доктор, папа. Ты его вылечишь, да?

Я бережно взял птенца в руки, поднял. Он пытался клюнуть мои пальцы, только силенок в клювике было совсем мало. Как будто бы цел: лапки не сломаны, никаких иных повреждений не видно. В глубине души я сожалел. Птенец со сломанной лапкой мог бы стать «проектом». Раньше в отпуске обычно так и бывало. Кот с оторванным хвостом на одном из греческих островов несколько лет назад. Когда я дезинфицировал кровавый обрубок, кот так укусил меня за руку, что пришлось сделать себе укол от столбняка и несколько болезненных уколов от бешенства. Но дело того стоило. Котовья благодарность не знала границ. Через три дня он ел у нас из рук кусочки сырой баранины. И уже привык к нам, когда снимали повязку. Рана превосходно зажила, но коту было трудно сохранять равновесие — от хвоста-то осталось всего три сантиметра. Он вскарабкался на миндальное дерево, а слезть не мог. Когда я попробовал снять его оттуда и сам залез на дерево, кот ударил меня лапой по лицу и расцарапал левое веко. А потом сиганул с пятиметровой высоты на бетонную террасу. Но больше не убегал. Ходил за нами повсюду. По дому, по саду, в деревню, где терпеливо ждал на крыльце у пекаря и у мясника, пока мы купим все необходимое, — даже на пляж за полтора километра всегда шел вместе с нами.

Расставание было тяжкое. Нет, взять кота с собой мы не могли. Его не пустят в самолет, коту без необходимых справок придется месяцами сидеть в карантине. А кроме того, внушали дочерям мы с Каролиной, здесь, на родном острове, кот будет куда счастливее, верно? У него здесь семья и друзья. Он может ловить мышей и ящериц. И погода тут всегда прекрасная.

«И где же эта семья? — сквозь слезы спросила Юлия. — Почему они ни разу не зашли посмотреть, как его здоровье?»

При воспоминании о том последнем дне у меня самого до сих пор наворачиваются слезы. Кот думал, что ему можно залезть к нам в машину, и уже приготовился скакнуть на заднее сиденье. И бежал следом, пока мы ехали по щебеночной дорожке к шоссе. В конце концов мне пришлось выйти из машины и отогнать его камешками. Дочери не желали на это смотреть, лежали на заднем сиденье, обливаясь слезами. Каролина прижимала к глазам бумажный платочек. И сам я тоже плакал. Плакал, как ребенок, подбирая на дороге первый камешек. Кот сперва решил, что это игра, но я бросал метко, угодил ему по голове. Шипя и распушив обрубок хвоста, он кинулся по тропинке обратно к дому.

«Прости, Берт, — всхлипнул я (Лиза на второй же день окрестила кота Бертом, в честь церемонного школьного учителя), — мы приедем еще, посмотрим, как тебе живется».

Сейчас я смотрел на птенца в руке — и сожалел, что он не поранился. Он просто слишком маленький. Слишком маленький и слишком уязвимый, чтобы позаботиться о себе.

— Сходи-ка тихонечко в дом, только не разбуди никого, — сказал я Лизе. — Принеси картонную коробку, из-под обуви или еще какую-нибудь. Немножко воды и банную рукавичку.

— Здесь есть что-то вроде зоосада, — сказала Юдит. — Если, не доезжая до пляжа, свернуть налево, на дорогу, ведущую в гору. Мы однажды туда заехали. Там такая каменная стена и забор, а еще флаги. Над забором вывеска «Зоосад», а на заборе изображения животных.

Мы все завтракали на террасе. Птенец лежал в картонке из-под бутылок с вином. Вообще-то стенки коробки были чересчур высокие; заглядывая внутрь, ты видел глубоко внизу нахохлившегося птенца на банной рукавичке и невольно думал: прямо тюремный двор.

— Как ты считаешь? — обратился я к Лизе. — Он не болен и не поранился. Просто очень маленький. Не сумеет позаботиться о себе. Давай отвезем его в зоосад, ладно?

Лиза была очень серьезна. Коробку с птенцом она поставила на стул рядом с собой. И каждые двадцать секунд заглядывала туда, а потом говорила: «Он пьет» или «Опять дрожит».

Я ожидал, нет, надеялся, что Лиза отвергнет зоосад, скажет, что сама позаботится о птенце. Пока он не окрепнет, не станет на ножки. А потом мы его выпустим. Птица не чета собаке или кошке, которые к тебе привязываются. От птицы все ждут одного — что она улетит, в один прекрасный день упорхнет.

Чудесная минута. Минута, которую я бы охотно разделил со своей младшей дочкой. Бережно берешь птичку в руку. Раскрываешь ладонь. Птичка вспархивает, поначалу с опаской, неловко. Но затем обретает равновесие на низком свесе крыши. Некоторое время сидит там. Встряхивается, смотрит по сторонам. Смотрит на нас, на своих спасителей. Благодарит, воображаем себе мы. Потом она чуть поворачивает головку, глядит в небо и улетает.

Согласно плану, в понедельник мы уедем. Я сомневался, что за два дня птичка достаточно окрепнет. Но ее-то можно взять с собой, думал я, в коробке на заднем сиденье.

Таков был идеальный сценарий. Мой идеальный сценарий. Но Лиза спросила:

— А в зоосаде найдут его достаточно интересным?

— Ты о чем?

Лиза покусала губку, глубоко вздохнула:

— Ну, в зоосаде держат в первую очередь тигров, слонов и других зверей. А это самая обыкновенная птичка. Может, она для них совершенно неинтересна.

Все невольно рассмеялись. Юдит, Ралф, все — даже Эмманюель за своими темными очками, хоть и не потрудилась спросить, отчего все так веселятся.

Смотритель зоосада был одет в шорты цвета хаки и белую футболку с коротким рукавом. Он заглянул в коробку, и на лице у него тотчас появилась растроганная улыбка.

— Очень хорошо, что ты принесла птенчика к нам, — сказал он Лизе. — Такой малыш обычно даже дня не способен прожить без матери.

— Что он говорит? — спросила Лиза.

Я перевел ей слова смотрителя. Лиза серьезно кивнула:

— Как они с ним поступят?

— Мы подержим его здесь несколько дней, — ответил смотритель. — Неделю, если понадобится. До тех пор, пока он не окрепнет. Правда, иной раз такие птички уже не хотят возвращаться в природу. Слишком привыкают к людям. Тогда он до конца своих дней останется у нас.

Вместе со смотрителем мы пошли к птичьему вольеру, чтобы Лиза посмотрела, где поселят птичку. По пути я никаких особенных животных не видел. Несколько оленей, овцы с большими рогами, толстенная черная свинья, несколько павлинов и аистов. В не по размеру маленькой клетке сидел волк, бил хвостом по решетке.

— А ламы у вас есть? — полюбопытствовал я.

Смотритель покачал головой:

— Как видите, здесь самые обыкновенные животные. Есть еще серна и несколько спрингбоков, вот и все.