– Отец!

– Собери Военега и бояр, – попросил царь.

Ружан рысью метнулся в толпу, нашёл воеводу и вскоре вернулся с казначеем и дюжиной думских.

Глаза Радима закатились, из горла вырвался хрип. Он откинул голову и сполз с кресла. Ружан сел на пол, прямо среди разлитого вина и осколков посуды, и устроил голову отца на коленях. Царь поднял на него благодарный взгляд и прижал ладонь Ружана к своей щеке.

– Военег, – прошелестел царь. Его слова едва можно было различить в гомоне, воеводе и боярам пришлось плотнее обступить его. – Военег, слушай меня. Вот он – ваш новый царь. Ружан Радимович Аларский добыл мне девоптицу. Мой старший сын сменит меня. Присягните ему на верность.

– Отец…

Домир не мог поверить тому, что видел, но из глаз Ружана капали слёзы.

Военег приложил руку к груди и встал на одно колено. Глаза воеводы тоже были красными.

– Клянусь служить Ружану Радимовичу, сыну Радима Таворовича, – прогудел он. – Во имя Аларии и до конца своих дней.

Бояре тоже опустились на колени: кто сразу, кто подумав и поворчав о грязи. Последним опустился старый казначей, медленно и грузно. Домир сделал шаг назад. Его мутило, виски сжимал страх, а в ушах ещё звенели отзвуки голоса Литы.

– Клянусь служить.

– …Ружану Радимовичу…

– …И до конца своих дней.

Слова присяги звучали глухо, едва пробивались сквозь стоящий в зале шум. Царь протянул руку – серую, совсем высохшую, в язвах, и Военег крепко пожал её. Царь протяжно выдохнул, его веки задрожали, глаза закрылись, и в следующий миг всё тело содрогнулось и обмякло.

Домир отпрянул, глядя на отца и не узнавая его – посеревшего, мёртвого. Ружан продолжал поддерживать его голову, лицо брата кривилось в скорби, он шевелил губами, но Домир не слышал слов, его вновь звала Лита – звала к себе, ей опять было страшно и одиноко.

Запах гари становился всё назойливее. Домир потряс головой и только сейчас понял, как быстро огонь охватил почти всю пиршественную залу. Военег подхватил на руки тело царя, Рагдай рывком поставил на ноги Ружана, чтобы вывести наружу, подальше от дыма, который быстро заполнял дворец. Домир скользнул следом, но вовсе не затем, чтобы спастись самому. Где-то его ждала Лита.

Домир захватил подбитый мехом плащ, не оглядываясь на дворец, добрался до конюшен и оседлал своего скакуна. Снегу намело ещё больше, во дворе царил беспорядок, с колокольни доносился тревожный звон. За вечер поднялась сильная метель, такая густая, что вовсе ничего не было бы видно, если бы не огненный след, тянущийся по верхушкам деревьев – сосновые ветки тлели там, где их касались перья Литы.

Выехав за ворота, Домир направился в сторону перелеска. Ночью рощица казалась совсем тёмной, непролазной, хотя на самом деле днём через неё просматривалась ближайшая деревня. Ноги коня увязали в глубоком снегу, но Домир подгонял и подгонял его, опустив голову, а снег всё равно летел прямо в глаза. Пахло дымом, и Домир старался не думать о том, сколько жилищ могла нечаянно поджечь Лита и во что превратился царский дворец. Песня девоптицы звучала в ушах тихим испуганным перезвоном, но доносилась издалека, заставляя прислушиваться и постоянно замирать, выбирая лучший путь.

– Далеко ли собрался, царевич?

Его со спины окликнул знакомый голос, и через мгновение впереди, взрыхлив снег мощными ногами, выскочил конь с Рагдаем в седле.

Домир поднял голову, щурясь. Голос Литы смолк, вытесненный из головы вопросом Рагдая.

– Дай пройти, – попросил Домир.

Рагдай ухмыльнулся, покручивая в пальцах нож.

– Обернись по сторонам. Что видишь? Тёмный лес, белый снег. Даже метель против тебя, царевич. Один брат уже сидит в темнице, никуда не денется. Второй вот-вот сгинет в чаще. В народе будут говорить, что его зачаровала птица-чудище. Закружила голову, завела в лес и оставила на съедение стуже и волкам.

Смысл его слов медленно прояснялся в голове Домира, одурманенной девоптичьей песней, спетой для него лишь раз. Вспомнился Ивлад, вот так же окружённый ими с Ружаном, – такой же мороз и лес кругом, такая же жестокая насмешка в улыбке Рагдая. Домиру стало страшно.

– Ружан не смог придумать ничего иного?

Конь Рагдая вальяжно гарцевал, отрезая Домиру путь вперёд.

– Ему незачем придумывать. Ты же не станешь менять добрый стальной клинок на другой, лишь бы похвастать обновкой?

Домир смолчал.

– Буду откровенен, – продолжил Рагдай. – Ружан велел мне тебя убить. Царю ни к чему братья-соперники, и если Ивлад уже в западне, то ты выскочил на свободу. А перед этим наделал немало глупостей. Это плохо. Ружан Радимович прощал тебя, но сегодня ты перегнул. Видишь этот нож? – Рагдай приподнял оружие. – Одним движением я могу послать его тебе в грудь. Или в шею твоего коня. Ты упадёшь, и мне хватит времени, чтобы убить тебя любым другим способом.

Домир сглотнул. Его медленно затапливал густой страх, смешанный с чувством безысходности. Рагдай был прав. Обескураживающе прав.

– Чего ты хочешь? Почему не убил меня со спины?

Наверное, такую же боль чувствовал Ивлад, когда Ружан связывал его, а Домир трусливо выглядывал из-за плеча.

– Потому что убивать царевичей нужно глядя им в глаза. Но мне жаль тебя. Ты даже безобиднее Ивлада – эдакий кудрявый пёс, место которому не на псарне, а в опочивальне боярской дочки.

– Неужели ты дашь мне уйти?

– С одним условием.

Домир едва не рассмеялся. Сын воеводы ставит условия царевичу? Слышал бы отец! Но вслух сказал:

– С каким?

– Ты поклянёшься никогда не возвращаться во дворец. И не станешь оспаривать право Ружана на царствование. То, что вы вдвоём привезли девоптицу, ничего не значит. Ружан – единственный наследник Радима Таворовича Аларского.

– Ты думаешь, Ружан осыплет тебя золотом за верную службу? Сколько стоят наши с Ивладом головы, Рагдай?

Внутри Домира бурлила злость на Ружана. Вот какой ты, старший братец. Нужно было раньше понять тебя и быть осторожнее. Но Домиру всю жизнь казалось: Ружан – старше, умнее, сильнее, знает лучше, его любит отец, значит, нельзя в нём сомневаться.

– Мне не нужно золото, Домир. Мне нужно доверие Ружана. Оно блестит гораздо ярче. И стоит дороже. А ты поезжай к своей невесте в Северную Халкху. Я скажу Ружану, что не успел догнать тебя. Просто поклянись, а иначе я убью тебя, пусть и не хочу этого.

И правда, невеста… которую он видел лишь раз. Она где-то далеко, а Лита – близко, плачет и зовёт. Конь Домира незаметно пятился, отступая к просвету между елями. Если потом резко уйти влево, можно скрыться, и Рагдай даже на своём мускулистом скакуне просто не успеет догнать.

Мелькнула сталь, конь заржал и встал на дыбы, скидывая седока. Не удержавшись в седле, Домир рухнул наземь. На снег брызнула кровь: нож Рагдая вонзился коню в плечо. Домир зарычал от бессилия и ярости, упёрся ладонями в снег, но Рагдай опередил его, обхватил за шею, рывком поставил на ноги и прижал лезвие к горлу.