— Он очень добрый человек. Сказал мне, что родом из Одессы, там у него большая практика и ему сложно отрываться от работы.

— Как удачно, что ты смогла объясниться с ним.

Анна внимательно взглянула на герцога, потом рассмеялась.

— Ты слышал, как я разговариваю по-русски?

— Да.

— Тебя это удивило?

— Женщина по имени Анна просто обязана уметь говорить по-русски.

— Ну да… разумеется.

Она отвернулась в сторону, посмотрела на огонь. Герцог почувствовал, что не должен продолжать этот разговор.

Он откинулся на подушку, согреваясь чаем, наблюдая за тем, как сверкают отблески огня на серебристых прядях волос Анны, и любуясь ее четким профилем.

— Я видел тебя в разных обличьях, — неторопливо начал герцог. — Видел послушницей, невестой, модной парижской леди, а теперь ты русская крестьянка.

— А что вы скажете о себе, ваша светлость?

— Что, если я скажу, что чувствую себя Адамом, сидящим в райском саду рядом с Евой? — ответил герцог.

Анна усмехнулась и покачала головой.

— У тебя всегда и на все найдется ответ. Ты такой умный. Мне очень нравится быть рядом с тобой, потому что я никогда не могу угадать, что ты сделаешь в следующую секунду.

Герцог тяжело вздохнул, чувствуя, что, несмотря на желание продолжать разговор с Анной, после чая его неудержимо тянет в сон.

Анна забрала из рук герцога пустую чашку и сказала:

— Тебе нужно поспать. Доктор сказал, что ты должен отдыхать и набираться сил.

— Да, я чувствую себя очень уставшим, — признался герцог.

— Тогда спи.

Анна поставила чашку на пол и прикоснулась пальцами ко лбу герцога. Закрывая глаза, он чувствовал, как она легко водит ими по его лицу.

Ворон подумал о том, что за все время их знакомства Анна впервые сама притронулась к нему и что это для него очень важный момент. Мир тем временем стал уплывать куда-то в сторону, и, продолжая ощущать ласковое прикосновение легких женских пальчиков, герцог погрузился в глубокий сон…

* * *

Когда герцог проснулся, ему показалось, что в доме, кроме него, никого нет.

Он вспомнил, что, когда засыпал, на столе стояла зажженная свеча, хотя и не был полностью уверен в этом.

Теперь горел только огонь в камине. Опасаться за то, что он может погаснуть, не приходилось — положенные в камин толстые бревна даже не успели еще прогореть насквозь. Герцог поискал глазами Анну, но не увидел ее. Он заволновался, но затем обнаружил, что она лежит рядом с ним, на второй подушке, и крепко спит.

Сначала герцог изумился, но потом ему пришла в голову мысль, что все это вполне естественно и удивляться, в общем-то, нечему.

Другого места для сна в комнате не было, если не считать неудобного жесткого стула. Постель же была достаточно широкой. Герцог лежал с той стороны постели, которая находилась ближе к камину, а между герцогом и Анной оставалось небольшое свободное пространство.

Осторожно, чтобы не разбудить Анну, герцог перевернулся на бок и принялся смотреть на нее.

Во сне она казалась еще более юной, темные ресницы опущены, волосы разметались по подушке и плечам.

Она все еще была в той рубашке, которую дал ей доктор.

Руки Анны были обнажены, одна из них, с тонкими длинными пальцами, лежала поверх одеяла.

Герцог долго смотрел на жену, затем, не в силах удержаться, поскольку все это, казалось, происходит в каком-то другом мире, он приподнялся и придвинулся к Анне.

Нежно, очень нежно, словно целует ребенка, он коснулся губ Анны.

Губы у нее были очень мягкими, сладкими, невинными, и хотя герцог старался быть очень осторожным, он не мог оторваться от девушки и продолжал целовать ее до тех пор, пока не почувствовал, что Анна проснулась и открыла глаза.

— Мне снился… ты, — сонно пробормотала она, и герцог понял, что она еще не понимает, что происходит.

— Я не мог удержаться, чтобы не поцеловать тебя, — сказал он, — потому что так долго мечтал об этом.

Затем он вновь принялся целовать ее, все настойчивее, все сильнее и вместе с тем по-прежнему нежно.

Он почувствовал, что, хотя Анна еще не вполне проснулась, ее тело инстинктивно прильнуло к его телу. Герцог обхватил Анну руками, крепче прижал к себе, не прерывая поцелуй.

Герцог подумал о том, что еще никогда за всю свою жизнь не переживал такого странного восторженного чувства, целуя женщину.

Хотя он был физически возбужден, в его чувстве было нечто духовное, чего он тоже никогда прежде не ощущал.

Он хотел Анну как женщину, но вместе с тем чувствовал какое-то благоговение. Ему хотелось не только физически любить ее, но и защищать от всего злого и опасного, что может повстречаться в ее жизни, от всех невзгод и печалей.

Ему сложно было описать эти ощущения словами, но он чувствовал, что держит в руках сокровище и готов до последней капли крови хранить его от всего, что способно потревожить Анну в том мире, куда он привел ее.

Целуя ее, герцог призвал на помощь все оставшееся благоразумие, чтобы не забыть о том, что в постель вместе с ним Анна легла, совершенно не думая о том, чтобы заняться с ним любовью, а просто потому, что здесь не было другого места для сна.

Он знал, что, не имея никакого представления о том, что может чувствовать к женщине мужчина и к мужчине женщина, для нее было совершенно естественным лечь рядом с ним, и это нисколько не смущало ее.

Это и была та чистота, о которой он мечтал, — чистота не только тела, но и помыслов.

Затем герцог приподнял голову, посмотрел на Анну сверху вниз и увидел, что ее глаза широко раскрыты.

— Я не знала, что поцелуи могут быть… такими, — прошептала она.

— Какими? — спросил герцог низким, слегка дрожащим от возбуждения голосом.

— Такое чувство, будто я… в раю.

— Я люблю тебя, Анна! — выдохнул герцог. — Я удерживался от того, чтобы сказать тебе это, потому что ждал, что ты тоже сможешь полюбить меня, но сейчас, когда ты рядом, так близко, я не могу не целовать тебя. И не могу более молчать о своих чувствах.

И с ноткой беспокойства в голосе добавил:

— Ты говорила мне, что не любишь, когда к тебе притрагиваются, но, дорогая моя, мне очень сложно устоять перед искушением.

Анна улыбнулась, и герцогу показалось, что хижину осветил солнечный лучик.

— Мне нравится, когда ты трогаешь меня, — просто сказала Анна. — И я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня.

Герцог еще сильнее обнял Анну.