Во многих вещах Анна по-прежнему была по-детски несведуща, и герцогу порой казалось ошибкой посвящать ее в детали светской жизни.

А поскольку герцог был не в силах скрывать от себя, что страстно желает Анну как женщину, поскольку знал, что она уже не ребенок и созрела для любви, кровь все чаще принималась барабанить у него в висках от жгучего, опасного, почти непреодолимого желания покрыть ее с ног до головы страстными поцелуями.

Однако Ворон был человеком слова и хорошо мог управлять собой, чтобы продолжать исполнять роль, за которую он взялся, и сохранять внешнее спокойствие.

Он лишь позволял себе время от времени сетовать на то, что такую роль он согласился исполнять целых три месяца — ну почему они с сестрой не сошлись тогда на том, что это будет, предположим, только один месяц?

Но слово чести он Маргарите дал, и Анна три месяца будет оставаться чистой и непорочной — если только сама не попросит его заняться с ней любовью.

Но поскольку о физической любви Анна не имела ни малейшего понятия и в ее глазах герцог не был желанным мужчиной, рассчитывать на такую просьбу ему не приходилось, и не было никакой возможности разрушить разделявший их невидимый барьер.

«Что мне делать? Что делать?» — беспомощно спрашивал самого себя герцог, наблюдая за тем, как его жена уходит на ночь в свою отдельную каюту.

А герцог потерял сон. Он теперь подолгу оставался на палубе, смотрел на звезды и думал о том, что еще никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Он вспоминал женщин, которые готовы были на все, чтобы привлечь его внимание. Они изобретали тысячи уловок, чтобы заманить его в свои сети.

Герцог никогда не думал, что настанет время, когда он не сможет завладеть вниманием одной юной девушки, не сумеет произвести на нее впечатление.

— Теперь, когда ты немного повидала мир, что ты думаешь о нем? — спросил он однажды Анну.

Ему действительно было интересно услышать ее ответ.

В это время они проплывали мимо Константинополя и держали путь через пролив Босфор в Черное море. Удобно усевшись на расставленных на палубе шезлонгах после прекрасного ужина, приготовленного одним из личных поваров герцога, они разговаривали о совместно пережитых впечатлениях.

Герцог думал, что в своем белом муслиновом платье Анна напоминает ему полевой цветок — такие цветы они видели на греческих островах, и Анна сказала тогда, что эти цветы растут там, где по земле ступала нога Бога.

— Как ты думаешь, что я могу о нем думать, если все, что ты мне показывал, так прекрасно? — ответила Анна. — Когда я была в монастыре, я рисовала себе в воображении места, о которых читала в книгах, они снились мне по ночам. Теперь я вижу свои сны воочию.

— А люди, они появлялись в твоих снах?

— Иногда.

— Реальные люди?

Герцогу показалось, что Анна на секунду замешкалась, прежде чем ответить.

— Иногда.

— Как ты думаешь, я смогу когда-нибудь появиться в твоих снах?

Герцог ехидно усмехнулся над собственным нетерпением, которое ясно прозвучало в его голосе. Никогда раньше он не задавал ни одной женщине такого вопроса, поскольку они сами, как правило, спешили его заверить, что все их мечты и сны лишь о нем.

— Откуда мне об этом узнать до тех пор, пока ты там не появишься? — негромко спросила Анна тоном, который герцог долгое время считал безразличным.

— Я буду очень удручен, если не появлюсь в твоих снах, — заметил герцог. — В конце концов, я единственный мужчина, которого ты знаешь.

— Большинство женщин видят во сне знакомых мужчин? Мечтают о них? — спросила Анна.

— Несомненно, — ответил герцог. — Женщина не чувствует себя счастливой, если она одна. Ей нужно, чтобы рядом с ней был мужчина, и не только наяву, но и во сне.

Он помедлил, но Анна ничего не ответила, и тогда герцог добавил:

— Во сне они видят мужчину, к которому лежит их сердце.

— Хотят выйти за него замуж?

— Разумеется.

— А что происходит после того, как они поженятся?

Герцог улыбнулся про себя — этого вопроса он ждал.

— В идеале, — ответил он, слегка подумав, — замужняя женщина продолжает мечтать о своем муже, хотя, боюсь, такое случается не всегда.

— Но ты сказал, — ответила Анна, — что замужнюю женщину, если она себя правильно ведет, никогда не заинтересует ни один мужчина, за исключением ее мужа.

— Этого ждут от своих жен все мужья.

— Но человек не может контролировать свои сны, — сказала Анна, — и если мне приснится кто-то еще, то никто, кроме меня, об этом не узнает.

— Меня очень огорчит и заденет, если я буду думать, что тебе снятся другие мужчины, — заметил герцог, тщательно подбирая слова.

— В таком случае я сохраню это в тайне, — сказала Анна. — А тебе, я полагаю, позволено видеть сны о других женщинах, но меня это не должно ни огорчать, ни задевать!

— А ты будешь огорчена и задета? — спросил герцог.

Это был принципиальный вопрос, и герцог не мог не задать его.

Анна принялась смотреть на море, и Ворон понимал — это означает, что она очень серьезно обдумывает его вопрос.

Затем она неожиданно рассмеялась.

— Очень забавный у нас разговор получается. С какой стати мы должны так сильно беспокоиться о том, что нам снится? У меня, например, сны бывают очень странными. Вчера, например, мне снилось, что я лечу над морем…

— Одна? — быстро поинтересовался герцог.

— Думаю, да, — ответила Анна. — Это было чудесное ощущение — летать по воздуху как птица. Мне было так жаль просыпаться.

Герцог вздохнул.

Вновь разговор ушел в сторону, и Ворон понял, что Анна по-прежнему воспринимает его как товарища и знающего все на свете наставника.

— Не забывай, — напомнила она, — что ты обещал учить меня ходить под парусами, когда мы окажемся в Черном море. Я никогда не управляла маленькой парусной лодкой, и мне кажется, что это как раз должно быть похоже на полет.

— Попробуем поднять паруса примерно через час, когда станет немного ветренее, — пообещал герцог.

Он уже дал капитану распоряжение встать до утра на якорь в одной из маленьких бухточек у побережья.

Герцог хотел прибыть в Одессу завтра на заре, чтобы проследить за реакцией Анны, когда она увидит кипарисы, шпили и башни открывшегося перед ней города.

Они вместе сойдут на берег, и, возможно, ему удастся, наконец, понять тайну происхождения Анны, которую она так тщательно скрывает.

«А после этого, — оптимистично решил герцог, — последний барьер между нами рухнет, это еще больше сблизит меня с Анной, а там, глядишь, все ограничения и запреты сами собой начнут сходить на нет один за другим».