от предыдущей практики, Америка стояла в стороне и отказалась вмешаться и успокоить рынок. Эти меры убедили Великобританию и Францию отменить операцию.

Отказ Вашингтона от англо-французских действий в Суэце показал ограниченность НАТО как межправительственного военного альянса - и обязательств Америки перед своими союзниками. Лондон и Париж извлекли из своего злоключения противоположные уроки. Великобритания, потрясенная падением своей исторической роли и уязвленная расколом с Вашингтоном, стремилась восстановить особые отношения с Америкой. Она вернется к модификации элементов исторической политики в обмен на усиление своего влияния на принятие решений в США. Франция, напротив, имея гораздо меньше перспектив добиться подобного влияния на американский выбор, гноилась в разочаровании, создавая раскол в восприятии Атлантического альянса, который достигнет своего полного выражения после возвращения де Голля.

Однако прежде, чем это произошло, хроническая нестабильность Четвертой республики соединилась с колониальным кризисом Франции в Северной Африке.

 

Алжир и возвращение де Голля

Завоеванный Францией в 1830 году, Алжир имел особый статус среди французских заморских территорий. В течение десятилетий после аннексии Алжира вдоль его побережья селились волны французских и южноевропейских колонистов. К 1950-м годам их насчитывалось около миллиона человек, в основном французов, известных как pieds-noirs.

Североафриканское побережье, как мы видели, сыграло решающую роль в военной стратегии союзников во время Второй мировой войны; в частности, Алжир способствовал реализации личной стратегии де Голля по достижению власти. В отличие от Туниса, Марокко или колоний Франции к югу от Сахары, алжирское прибрежье конституционно рассматривалось как неотъемлемый компонент метрополии, со статусом, сравнимым с Корсикой. Оно настолько считалось частью французской родины, что еще в 1954 году премьер-министр Мендес-Франс планировал переместить туда французские оружейные заводы, вне пределов досягаемости Советов.

Представление об Алжире как о своего рода убежище не переживет и года. В ноябре того же года по территории страны прокатилась волна партизанских атак, организованных Фронтом национального освобождения (ФНО), который призывал к созданию независимого государства, "суверенного, демократического и социального, в рамках принципов ислама". В ответ на вызов Мендес-Франс заявил: «Никогда ни одно французское правительство не отступит от принципа, что Алжир - это Франция». Хотя французский губернатор Жак Сустель и другие считали, что инициативы по экономическому развитию могут остановить зарождающееся восстание, в последующие месяцы убеждения усилились.

ЦРУ сначала предсказывало "алжирское урегулирование" в течение года. Через несколько месяцев его аналитики изменили свое мнение и утверждали, что унижение Франции при Дьенбьенфу и ее нежелание "смотреть в лицо реалиям" - так и не определенным - способствовали разжиганию конфликта в Алжире. Даже левые французские правительства оказались втянуты в цикл военной эскалации. Франсуа Миттеран, будущий кандидат от Социалистической партии и президент Франции, который в то время занимал пост министра внутренних дел Мендес-Франса, говорил от имени многих левых, когда повторил утверждение премьер-министра: "Алжир - это Франция". Но теперь он добавил: "Единственный вариант переговоров - это война".

То, что изначально приобреталось как плацдарм для проецирования французской власти, превратилось в раковую опухоль, разъедающую страну изнутри. Pieds-noirs, разгневанные неспособностью французского правительства в Париже защитить их, сформировали группы дружинников, не подчиняющихся избранной власти. Французская армия все больше возмущалась политическим классом, нерешительность которого она винила в тупиковой ситуации. По мере того, как правительство за правительством рушилось - шесть правительств рухнули между нападениями НФО в ноябре 1954 года и возвращением де Голля в июне 1958 года - французское общественное мнение становилось все более раздраженным этим, казалось бы, неразрешимым кризисом. Поскольку ключевые элементы французского общества восстали против государственной власти, то, что началось как восстание арабских националистов против французского колониализма, рисковало перерасти в гражданскую войну во Франции.

Алжир стал последним актом в саге об имперском отступлении Франции и первым актом в возвращении де Голля, чтобы спасти Францию во второй раз. Де Голль наблюдал за нарастающим параличом из Коломбея. Сначала он ожидал, что его незаменимость будет быстро признана. Но ни один партийный лидер не взял на себя ответственность поощрять, а тем более поддерживать, пересмотр конституции, совместимый с публичным списком предварительных условий возвращения де Голля.

К маю 1958 года внутренняя ситуация достигла той критической фазы, которую предусматривал де Голль. Группа генералов, включая командующего десантными войсками генерала Жака Массу, в обращении к президенту Франции Рене Коти, похожем на переворот, потребовала назначить де Голля главой правительства национальной безопасности. Одновременно Национальное собрание искало сильного премьера. Оно остановилось на Пьере Пфлимлене, члене Христианско-демократической партии, который оказался сначала нерешительным, а затем неспособным сформировать стабильное большинство. Алжир продолжал кипеть.

Де Голль мастерски маневрировал между враждующими фракциями, отказываясь принимать чью-либо сторону. Он объявил себя готовым к вступлению в должность только после того, как все партии зашли в тупик из-за своих несовместимых целей. Ассамблея все больше опасалась военного переворота и надеялась на де Голля, чтобы предотвратить его; армию привлекала идея возвращения де Голля, поскольку бывший военный выступал за сильное государство, что она интерпретировала как решимость подавить алжирских повстанцев. Чтобы усилить страх перед парашютным спуском в Париже, офицеры алжирских частей бескровно захватили Корсику, что вызвало отставку Пфлимлена.

Каждый из сторонников де Голля в той или иной степени неправильно его понимал. Он использовал давление армии как инструмент, но не стремился захватить власть из-под дула пистолета. На самом деле его целью был не новый бонапартизм, а конституционное государство, достаточно сильное, чтобы вернуть армию в казармы. Точно так же де Голль стремился быть отозванным на пост президента конституционным путем и упразднить, а не обслуживать существующую политическую систему.

Де Голль не выдвигал конкретных требований; вместо этого он сохранял искусную двусмысленность, делал себя доступным для изучения каждой фракцией и, не ограничивая свою гибкость, представлялся каждой из них как лучшее последнее решение ее худших опасений. Маневрируя каждой из противоборствующих сил в позиции уступчивости, он всегда вел переговоры с позиции цели.

Как хорошо понимал де Голль, политическая констелляция весной 1958 года к этому времени привела к тому, что, вероятно, это была его последняя возможность выполнить то, что он считал задачей, поставленной перед Францией историей. Но у него хватило мудрости сыграть в нее, как в китайскую игру вэй-чи или го, которая начинается на чистой доске, где каждая сторона имеет 180 фигур, и где успех достигается терпением и превосходным пониманием развивающейся тактической ситуации.

Если бы он поделился своей конечной программой, то рисковал бы оттолкнуть все фракции или подтолкнуть их к поспешным действиям. Вместо этого он убедил каждую группу в том, что продвижение его кандидатуры - лучший способ помешать соперникам. В конце концов, 29 мая 1958 года президент