Судя по реакции цыгана, первый покупатель оказался не при деньгах. Точнее, не при тех деньгах, которые Тагар намеревался выручить за лошадей. Он был с ним любезен, обходителен, но не более того. Казалось, цыган скучает, хотя Жиль заметил, что его взгляд словно ощупывает кошельки потенциальных покупателей. Так прошел час, другой… Жиль даже заскучал и засомневался в том, что Тагару удастся получить за двух несчастных кляч, хоть и блистательно загримированных (это он уже сообразил), приличный куш.

И тут, наконец, появилось главное действующее лицо. Это был не виллан, но и не дворянин, а, скорее всего, управитель владельца богатого поместья, расположенного неподалеку от Парижа. Он осматривал лошадей с хозяйским видом, снисходительно делая замечания и отвергая намерения продавцов всучить ему подпорченный товар. Жиль быстро смекнул, что было нужно управителю. Видимо, при покупке лошадей он намеревался изрядно сэкономить хозяйские деньги, чтобы и ему кое-что перепало от господских щедрот. Ведь для парижан не было секретом, что на Сен-Жан-ан-Грев лошади самые дешевые.

Другое дело, почему их цена была гораздо меньше, нежели на конном рынке возле замка Шато де Марли. Но таким вопросом ушлые парижане не задавались. Конокрады тоже люди, и им тоже нужно как-то выживать в послевоенном безвременье…

Тагар мигом превратился в мелкого беса. Расхваливая достоинства лошадей, он завертелся вокруг управителя с такой скоростью, что у того голова пошла кругом. И все равно управитель колебался. Он или чувствовал какой-то подвох, так как сам был еще тем плутом, или считал, что цыган слишком много запрашивает.

Тогда Тагар сделал незаметный жест рукой, и возле лошадей вырос словно из-под земли еще один «покупатель» — тот самый юркий человечек, с которым цыган вел какие-то переговоры. Он сразу же решительно взял быка за рога и набавил цену за лошадей. При этом он ахал и охал да все приговаривал: «Ах, какие прелестные кони! Беру! Непременно беру». Новый «покупатель» совсем не обращал никакого внимания на управителя, который оторопел от такого бесцеремонного напора.

Но его столбняк продолжался недолго. Похоже, управитель закусил удила — какой-то наглый сукин сын уводит у него из-под носа превосходных лошадок, по поводу которых он уже почти сторговался с хозяином! Решительно отодвинув не в меру шустрого «покупателя» в сторону, управитель назвал свою сумму, которая была выше той, что предложил юркий человечек. Новый «покупатель» снова набавил, правда, совсем немного — чтобы рыбка не сорвалась с крючка. Управитель чуток поразмыслил (Жиль видел, что его просто разрывают противоречивые чувства — жадность и гордыня) и накинул еще пару ливров. Гордыня все-таки победила здравый смысл.

Шустрый «покупатель» сник. И не потому, что у него пропала охота торговаться дальше. Просто он заметил, что Тагар подмигнул ему: мол, хватит, достаточно, ты свое дело сделал. Посокрушавшись чуток — какие лошади уплыли в чужие руки! — юркий человечек отошел в сторонку и начал для вида вести переговоры с другим продавцом. А управитель, торопливо отсчитав в мозолистую ладонь цыгана нужную сумму, поторопился увести свое «сокровище» с рынка, не без основания предполагая, что на лошадей может предъявить претензии их истинный владелец. Управитель был не дурак и знал, с кем торгуется; недавно появившиеся во Франции цыгане уже успели заработать себе недобрую славу неуловимых конокрадов.

Когда к Тагару подошел Гийо вместе с Жилем, тот как раз рассчитывался с лжепокупателем. На этот раз юркий человечек вежливо поклонился юному дворянину и, насвистывая какую-то веселую мелодию, ушел, довольный собой. «Еще бы ему не быть довольным, — подумал Жиль. — За несколько минут этот хитрый жук заработал больше, чем какой-нибудь портовый грузчик за год».

— Держите ваши денежки, — сказал Тагар, озабоченно посматривая по сторонам. — И быстро отсюда уходите!

— Спасибо тебе, ром! — проникновенно сказал Гийо, не без удивления глядя на красивый кожаный кошелек, расшитый серебряными нитями, который очутился в руке Жиля. — Я перед тобой в долгу.

— Я это запомню.

— Благодарю вас, Тагар, — вежливо молвил Жиль. — Возьмите свой кошелек.

— Нет, господин, этот кошелек не мой, а ваш. Это вам подарок от моей дочери Чергэн. Она благодарит вас за то, что вы дали заработать бедному цыгану.

«Как же, бедный…» — с иронией подумал Жиль, глядя, как халабуда цыгана покидает площадь Сен-Жан-ан-Грев. Лошади у Тагара были первостатейными и стоили больших денег. Молодому человеку очень хотелось, чтобы Чергэн снова показала свое личико, но, к его большому разочарованию, этого не случилось.

— Мессир, сегодня Господь к нам милостив! — с воодушевлением воскликнул Гийо. — На нас совершенно неожиданно пролился золотой дождь! Восемь ливров, которые отсчитал нам Тагар, по моему уразумению, что-то невероятное. Ах, цыган, ах, сукин сын!

— Да уж… — Жиль тоже был в приподнятом настроении. — По правде говоря, больше, чем на сто пятьдесят денье, я не рассчитывал. Но как он смог превратить наших кляч в таких прекрасных лошадей?

Гийо рассмеялся и ответил:

— Всего лишь ловкость рук, мессир, и некоторые цыганские штучки. Стоит тому господину, который приобрел наших одров, искупать их, как они приобретут свой прежний вид. А что касается всего остального — резвости коней, упитанности, то в этом и есть секрет цыганского племени. Они ведь, ко всему прочему, еще и колдуны, могут предсказывать будущее.

— Впредь надо держаться от них подальше… — буркнул Жиль.

— Однако же дочь у Тагара чертовски хороша, — заметил Гийо, бросив лукавый взгляд на молодого хозяина. — И почему-то мне кажется, что она к вам неравнодушна.

— Ты соображаешь, что говоришь?! — возмутился Жиль. — Я дворянин! А она кто?

— Конечно, конечно, простите меня, мессир! Это все мой глупый язык. Вот так бы взял его и отрезал! От языка все мои беды. Взять, к примеру, мое житье в монастыре: и кормили там вполне сносно, и винцо в монастырских подвалах было превосходным, и работой монахов сильно не нагружали, и аббат был милейшим человеком. Так нет же, я решил поучаствовать в богословском диспуте. Поначалу все шло хорошо, мои доводы были весьма убедительны, и тут в запале схоластического спора я сравнил своего противника с ослом (собственно говоря, этим я обидел во всех отношениях полезное животное; тот, с кем я дискутировал, был просто грязной свиньей). Но, согласно правилам проведения богословских диспутов, обзывать противника разными нехорошими словами запрещено. Он не сдержался, кинулся на меня с кулаками, ну я и дал ему раза два… Хорошо дал. В общем, выперли меня из монастыря. Так что язык мой — враг мой. Вот и сейчас он пытается сказать, что не грех бы нам, мессир, выпить за наших лошадок. Во-первых, они совершили настоящий подвиг — не пали по дороге, а все-таки доставили нас в Париж. А во-вторых, принесли нам неожиданную прибыль. Да еще какую!

— Что ж, в твоих словах есть резон! — оживился Жиль. — Недалеко от нашего дома есть неплохая харчевня. Я заглянул в нее одним глазком. По-моему, там собирается вполне приличная публика.