— Слышь, парень, бери пример с меня,— сказал чужак, — нечего всяким болванам указывать тебе, что делать. — Он ухмыльнулся так, словно действительно знал, что к чему в этом мире, а глаза у него были злые и навязчивые. Голос звучал привычно и знакомо, но выглядел он неприятно, как пятно на рубашке.

Мальчик встал и поспешил уйти. Какое забавное совпадение, сказал друг. Он сказал то же самое, что и я тебе все время твержу. Тебе кажется, что Господь расставил для тебя ловушку. Так вот: нет никакой ловушки. Есть только те ловушки, которые ты сам для себя расставил. Ты Господа не интересуешь, он знать о тебе не знает; да если бы и знал, все равно ничего бы для тебя не сделал. В этом мире у тебя никого нет, кроме себя самого, и только самому себе ты можешь задавать вопросы, судить или благодарить — только самого себя. Только себя. Ну, и меня еще. Уж я-то тебя не оставлю.

Первое, что попалось ему на глаза, когда он вылез из машины у мотеля «Чероки», было маленькое озеро. Оно, как зеркало, отражало кроны деревьев и бесконечный небесный свод. Оно выглядело так необычно, что, казалось, лишь секунду назад его здесь установили четыре сильных ангела, чтобы ему было где окрестить ребенка. Появившаяся в коленях слабость доползла до живота, а потом, поднявшись еще выше, продернула дрожью челюсть. Спокойно, сказал друг. Куда бы ты ни пошел, везде будет вода. Ее не вчера придумали. Только не забывай, что вода предназначена для чего угодно. Ну, как ты думаешь, не пришло еще время? Разве не пора уже показать, на что ты способен? Разве время сомнений еще не прошло?

Они пообедали в темном углу того же вестибюля. Еду подавала сама хозяйка мотеля. Таруотер ел жадно. Он был напряжен и сосредоточен, съел шесть сандвичей с мясом и выпил три банки пива. Он как будто готовился к долгой поездке или еще к какому-нибудь делу, которое потребует всех его сил. Рейбер заметил этот внезапный аппетит к некачественной пище и решил, что это нервное. Он думал, что пиво поможет развязать Таруотеру язык, но и в лодке мальчик был, как обычно, мрачен и угрюм. Он сидел, сгорбившись, надвинув шляпу на лоб, и, сдвинув брови, смотрел туда, где исчезало в воде его отражение.

Они успели отплыть от мостков, прежде чем Пресвитер вышел из мотеля. Женщина потащила его к холодильнику, извлекла оттуда зеленый леденец на палочке и протянула ему, не сводя глаз с его загадочного лица — как зачарованная. Они успели доплыть до середины озера, когда Пресвитер взобрался на мостки: женщина тут же бросилась за ним следом и вовремя успела его схватить, чтобы он не упал в воду.

В лодке Рейбер вскрикнул и отчаянно схватил руками пустоту перед собой. Потом покраснел и нахмурился.

— Не смотри туда, — сказал он, — она за ним приглядит. А нам нужно отдохнуть.

Мальчик мрачно смотрел на мостки, где только что едва не случилось несчастье. В той ослепительно яркой картине, которую он видел перед собой, малыш был единственным черным пятном. Женщина развернула его и уводила назад к мотелю.

— Не велика была бы потеря, если бы и утонул, — обронил он.

Рейбер вдруг на мгновение увидел, как сам стоит по грудь в океанской воде и держит в руках безвольное тело сына. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. И тут же понял, что от Таруотера его минутное замешательство не ускользнуло. Мальчик внимательно смотрел на него, словно видел насквозь и был в шаге от разгадки какой-то тайны.

— С такими детьми никогда ничего не случается, — сказал Рейбер. — Может, лет через сто до людей дойдет, что их нужно усыплять сразу после рождения.

На лице у мальчика явственно отразилась жестокая внутренняя борьба, настоящая война между искушением согласиться и очередной вспышкой ярости.

Кровь горела у Рейбера под кожей. Он изо всех сил пытался подавить в себе желание признаться во всем. Он подался вперед, его рот открылся, потом закрылся, и наконец он сказал сухим тоном:

— Однажды я пытался его утопить, — и жутким образом ухмыльнулся мальчику прямо в лицо.

Губы Таруотера разомкнулись, как будто только они и услышали эти слова, но он ничего не сказал.

— У меня нервы сдали, — сказал Рейбер. Он смотрел на воду, и всякий раз, когда переводил взгляд вверх или в сторону, ему казалось, что он видит на поверхности отблеск бледного пламени. Он стал крутить в руках шляпу.

— У тебя кишка тонка, — сказал Таруотер таким тоном, как будто изо всех сил старался быть вежливым. — Он мне всегда говорил, что ты ничего не можешь сделать, не можешь действовать.

Учитель наклонился к нему и сказал сквозь зубы:

— Я устоял против него самого, вот что я сделал. А что сделал ты? Может, ты и выбрал самый быстрый способ от него избавиться, но, чтобы по-настоящему пойти против его воли, этого никак не достаточно. Ты действительно уверен, — спросил он, — ты уверен, что действительно справился с ним? Сомневаюсь. Сдается мне, что он и сейчас держит тебя, словно цепями прикованным. И еще мне сдается, что ты не сможешь освободиться от него без моей помощи. И что у тебя есть проблемы, с которыми самому тебе справиться не под силу.

Мальчик нахмурился и промолчал.

Яркий свет ударил Рейберу в глаза. Он понял, что переоценил свои силы и на целый день его не хватит. Но его словно кто-то подталкивал в спину и заставлял продолжать этот разговор.

— Ну, и каково тебе снова оказаться за городом? — проворчал он. — Напоминает Паудерхед?

— Я приехал порыбачить, — сварливо сказал мальчик.

«Чтоб тебя черти взяли, — подумал дядя. — Я просто пытаюсь сделать так, чтобы ты не вырос полным уродом». Вода горела отраженным солнечным светом; удочку он забросил, даже не наживив. На него нашло совершенно безумное желание говорить о старике.

— Помню, в первый раз, когда я его увидел, — сказал он, — мне было лет шесть или семь. Я играл во дворе, и вдруг что-то встало между мной и солнцем. Я посмотрел вверх и увидел его, увидел эти сумасшедшие рыбьи буркала. Знаешь, что он сказал мне — семилетнему ребенку? — Учитель попытался сымитировать голос старика: — «Послушай, мальчик, — сказал он, — Господь наш Иисус Христос велел мне найти тебя. Ты должен принять второе рождение». — Он рассмеялся и свирепо уставился на Таруотера. Его глаза были похожи на два волдыря. — Иисус Христос так переживал за мое благополучие, что послал ко мне личного полномочного представителя. Так в чем же беда? А беда была в том, что я ему поверил. И это длилось пять или шесть лет. Кроме этой веры, у меня ничего не было. Я служил Господу нашему Иисусу. Я думал, что родился заново и теперь все пойдет по-другому или уже идет по-другому, ибо Господь наш Иисус лично во мне заинтересован.

Таруотер пошевелился. Он слушал учителя как будто сквозь стену.

— Все дело было в этих его глазах, — сказал Рейбер. — Взгляд сумасшедшего детей просто завораживает. Взрослый человек может устоять. Ребенок — нет. Проклятие детей в том, что они всему верят.

До мальчика вдруг словно дошло, о чем речь.

— Есть такие, что и не верят. Учитель хитро улыбнулся.