Несмотря ни на что, мисс Прайс надела свою лучшую соломенную шляпу.

— Лучше надеть, чем упаковывать, — настаивала она тоном, не допускающим возражений.

Прощаясь с ребятами, мисс Прайс всплакнула, но не забыла напомнить им, что миссис Китхэттен, соседка, придет приготовить им завтрак, что их билеты лежат на каминной полке, что мистер Биссел­туэйт будет к половине десятого, чтобы они напомнили миссис Китхэттен, что после часа приедут описывать имущество, и что надо вскипятить остатки молока, если оно до утра не скиснет...

А потом Пол встал у изголовья кровати, повернул шишечку и комната мгновенно опустела, только зашуршала оберточная бумага, да всколыхнулась, словно от порыва ветра, занавеска.

Ребятам стало ужасно одиноко. Они спустились вниз, но пустота дома, казалось, шла за ними по пятам. Зашли на кухню. Сушильная доска еще не успела высохнуть после того, как они вымыли посуду — в последний раз вместе с мисс Прайс. Дверь в сад была открыта, они побрели прочь от дома. Возле мусорного ящика возвышалась груда старой обуви мисс Прайс. Они узнали ту пару башмаков, жестких, покрытых затвердевшей грязью, в которых мисс Прайс работала в саду в сырую погоду.

Солнце опускалось за лес, но склон холма Медника купался в золотом свете.

— Они уже должны быть там, — сказал Чарльз, нарушая печальное молчание.

— А я вот что придумала! — воскликнула вдруг Кэри. — Давайте сбегаем туда! Мы успеем вернуться до темноты.

— Так мы же их не увидим, — возразил Чарльз.

— Ну и что? Мисс Прайс как-нибудь догадается.

...Когда ребята пришли к развалинам дома, Кэри одна забралась на самую высокую часть стены. Она сидела там, подперев подбородок руками, как будто погрузившись в транс; ветерок, играя прядями ее волос, накинул их ей на лоб; ее неподвижная тень протянулась над кустиками черники по всему залитому солнцем холму. Пол и Чарльз слонялись между камнями, время от времени лениво наклоняясь за ягодами, и ждали Кэри.

Через некоторое время Кэри слезла. Не говоря ни слова, с отсут­ствующим выражением лица она медленно прошла мимо мальчиков.

— Я вижу их, — произнесла она нараспев, остановившись посреди костяники на месте «яблоневого сада».

— Ой, пошли, Кэри, — сказал Чарльз. Он знал, что она притво­ряется, но все равно ему было не по себе.

— Я вижу их совершенно ясно, — продолжала Кэри, не обращая на него внимания. Она протянула руки, словно призывая всех к молчанию, и приподняла голову — точь-в-точь как женщина с кар­тины «Пророчица» висевшей у них дома. — Они медленно идут по дорожке, рука об руку. — Кэри помедлила. — Вот они остановились под яблоней. Мисс Прайс без шляпы. А вот они обернулись и смотрят на дом...

— Кэри, ну идем же, — сказал Чарльз, поеживаясь. — Темнеет.

— А сейчас, — Кэри почтительно понизила голос, — мистер Джонс поцеловал мисс Прайс в щеку. Он говорит... — Кэри задумалась. — Он говорит, — торжествующе продолжала она, — «Моя единственная любовь...»

Вдруг Чарльз и Пол увидели, что у Кэри изменилось выражение лица. Она быстро оглянулась, выскочила из костяники, неловко вскарабкалась на стену и уставилась вниз, туда, где только что стояла.

— Что такое, Кэри? Что случилось? — закричал Чарльз.

— Вы слышали? — спросила она.

— Нет, — ответил Чарльз. — Я ничего не слышал.

— Вы не слышали мисс Прайс?

— Правда мисс Прайс!

— Да. Это ее голос. Так громко и отчетливо...

Чарльз и Пол серьезно переглянулись.

— Что... что она говорит? — пробормотал Чарльз.

— Она говорит: «Кэри, сейчас же уйди с грядки с салатом».