Выкрикнув фамилию нашего лечащего врача, а следом и нашу, медсестра бросила трубку, и наконец подбежала к нам. Моя малышка тут же была забрана из моих рук, и была унесена вперёд по коридору. Я растерялась, застыла каменной глыбой посередине коридора, взглядом провожая спину женщины, на руках которой была моя дочка.

Очередной крик моей малышки стал для меня толчком в спину, после чего я сорвалась с места и шлёпая босыми ногами по половой плитке, догнала медсестру. Мы буквально ввалились в процедурный кабинет, и моя малышка оказалась на высокой кушетке, а сама медсестра бросилась к стеклянному шкафчику, приказав мне раздеть девочку.

Я сделала, как мне сказали, сняла с Рише боди и памперс, пытаясь успокоить свою кроху. Пока женщина в белом костюме набирала в шприц несколько препаратов, Арина начала крупно дрожать. Кажется, в тот момент я сошла с ума! Я рыдала вместе с дочкой, просила женщину сделать хоть что-нибудь, только бы спасти моего ребёнка.

В какой-то момент меня бесцеремонно оттолкнули от кушетки, на которой разрывалась в плаче и трясясь от судорог из-за высокой температуры – лежала моя принцесса.

- Что случилось? – неожиданно рядом со мной появился Степан Станиславович, и в туже секунду навис над свой маленькой пациенткой.

- Высокая температура вызвала судороги, судя по дыханию у ребёнка отёк….

Дальше слов женщины я не слышала, в ушах появился противный звон, заглушающий всё вокруг, только плачь Арины доносился словно из далека. Степан Станиславович засуетился, в его руках появился стетоскоп, которым он стал слушать маленькую грудь и спинку дочки. Время для меня остановилось, зажимая рот ладонями, глуша вырывающиеся рыдание, сквозь пелену слёз смотрела за стараниями мужчины.

Мою малышку чем-то обтирали, махали над ней небольшим полотенцем, откуда оно взялось в руках женщины, не знаю, я смотрела на тельце своего ребёнка. Сколько прошло времени прежде, чем, Степан Станиславович отошёл от кушетки, не известно.

- Это парагрипп, - как-то сокрушённо произнёс мужчина, повернувшись ко мне лицом, - и это очень плохо, - провёл ладонями по лицу, - пока мы не излечим инфекцию, мы не сможем приступить к введению препарата, - обрушил на мою голову небеса своим заявлением.

- Па-парагрипп? Что э-это? – заикаясь, задала вопрос.

- Острая вирусная инфекция с преимущественным поражением верхних отделов дыхательного тракта, в данном случаи это ларингит, - пояснил мужчина, - видимо на фоне прорезывания зубов, иммунитет стал ниже, и вы подхватили инфекцию.

- Но… но откуда? Мы не контактировали с больными людьми, - пробормотала растерянно.

- Для такой болезни не обязательно контактировать с другим больным человеком. Малышка могла сама занести себе инфекцию, обсасывая свои кулачки, - измеряя температур Арине.

Я обошла кушетку, встала с другой стороны, взяла маленькую ладошку в свою, прижалась к ещё горячим пальчикам губами. Мою малышку уже не трясло от судороги и это принесло огромное облегчение.

- Температура спадает, лекарство уже подействовало, - сообщил доктор, - значит сейчас мы сделаем вот что….

Уже через пять минут я сидела в удобном кресле с Ришей на руках и держала маску ингалятора на лице дочки. Измученная кроха водила осовелыми глазками по процедурному кабинету, крепко обхватив мой указательный палец своей ладошкой. Я не могу её потерять! Не могу! Я не отдам её Кириллу, она моя и только моя!

Через полчаса нас проводили в палату, Арина уснула ещё в процедурной, температура снизилась до отметки тридцать семь, но это не значило, что она не поднимется вновь. Уложив Ришу на свою кровать, прилегла рядом. Спать я не буду, не смогу.

Так я пролежала до самого утра, и с постели поднялась, когда к нам в палату вошёл Степан Станиславович. Мужчина осмотрел спящую Арину, сообщил, что температура ещё присутствует, сказал про ингаляцию, которую нам сделают, как только Риша проснётся, покинул палату.

Дочка проспала ещё два часа, и проснулась довольно поздно, на часах уже было девять часов утра. Как только кроха открыла глазки, сразу затребовала мамину грудь, после мы отправились на процедуру, а вот когда вернулись обратно в палату, нас дожидался незваный гость.

- Ты не вскрыла конверт, - раздался хриплый мужской голос.

- Мне не нужно его вскрывать, я и так знаю результат, - ответила, крепче прижимая к себе Ришу, пытаясь закрыть её от горящего взгляда гостя.

Появления Кирилла не оказалось для меня удивлением, подсознательно я ожидала его прихода. Но не думала, что он появиться так рано, не готова я к разговору, особенно сейчас, когда моя малышка подхватила инфекцию, и её состояние здоровья ухудшилось, а сама я словно выжатый лимон.

- Ты так и будешь там стоять? – приподнял одну бровь вверх, спрашивает, не сводя с Рише глаз.

Кирилл сидит в кресле у окна, обычно там сижу я, когда кормлю Ришу.

- Как тебя пропустили? – не сдвигаясь с места, задаю вопрос и мысленно обдумываю, как поступить.

Может позвать охрану? Попросить их, чтобы выставили Кирилла из нашей палаты. Или же позвонить Алексу и спросить его, что мне делать? Ведь Айн сказал, чтобы я звонила его юристу по всем вопросам. Внутри всё вопит о том, что мне нельзя оставаться наедине с этим мужчиной.

- Сказал, что в отделении находиться мой ребёнок, назвал вашу фамилию, - с кривой усмешкой отвечает мужчина, переводя взгляд на меня.

Его слова коробят, «мой ребёнок»! Да как он смеет, называть Арину своим ребёнком, после того, что сделал?! После того, как при сотни гостей на своей свадьбе отказался от неё! Как узнав о беременности выбросил меня на улицу! Не поверил! Не разобрался! Обозвал шлюхой! Заставил покинуть родной город!

- Твой ребёнок? Ты же бесплоден Кирилл, - говорю, стараясь сдержать свою злость и не повысить голос, - неужели ты об этом забыл? – склоняю голову набок.

Выражение лица мужчины меняется, он становится мрачнее грозовой тучи. Его глаза темнеют, желваки на скулах дёргаются, губы поджимаются в тонкую линию, а ладони, что лежат на подлокотниках кресла, сжимаются в кулаки.

По спине тонкой змейкой ползёт холодок. Я уже видела