Парни любят рассказывать смешные истории, которые случились с ними во время учебы. Им, конечно, есть что рассказать. Смертельные случаи тоже бывают, но очень редко, а вот руки и ноги ломают частенько. Причем все как один утверждают, что такое происходит только по собственной вине. Если ты спокоен и сосредоточен, ничего подобного случиться не может.

Там у них был известный боксер, Макс Шмелинг. Интересно было послушать, что они про него рассказывали. Шмелинг собрался добровольцем в парашютные войска, и, как только подал заявление, его сразу взяли. Все думали, что он будет показывать чудеса. А случилось все наоборот. Знаменитый боксер пожелтел от страха, когда в первый раз забрался на вышку, а через пару дней потянул локтевое сухожилие. А в бумагах написали, что у него перелом стопы. Но ребята знали, что это неправда. Любой из них через пару-тройку дней после такого повреждения уже был бы в строю. Но только не Макс. Гвалт поднялся невообразимый, его отправили в госпиталь, как будто у него какая-то ужасная рана. Он так долго там провалялся, что, когда вернулся заканчивать подготовку, ребят уже послали в войска, так что его определили в другую группу, и чем закончились его труды, они не знают.

Меня это не удивило. Я видел Шмелинга на ринге только один раз в кинохронике. Какой-то негр молотил его до тех пор, пока он не отказался от боя. Негр, конечно, применял грязные приемы, но все равно настоящий немец не должен поддаваться. Надо сцепить зубы и биться, чтобы всякие негры с евреями знали, что такое настоящий немец.

Давно уже хотел написать о наших зенитчиках. Думаю, это очень интересное занятие, сидеть за зениткой и бить по самолетам. Вокруг нас, конечно, тоже стоят зенитки. Восемь или девять крупнокалиберных расчетов. Они так хорошо замаскированы, что их невозможно заметить, пока не набредешь прямо на них. Даже домики, где живут зенитчики, такие маленькие и незаметные, что с нескольких шагов их почти не видно.

Жизнь у зенитчиков трудная, не то что наша. Они все время в боевой готовности. Им дается тридцать пять секунд на то, чтобы по тревоге занять свое место в орудийном расчете. Задача у зенитчиков гораздо труднее, чем у обычных артиллеристов, – отличие в том, что у них попросту не может быть пристрелочных выстрелов, потому что самолет не стоит на месте. За секунду он покрывает 150 метров, а то и больше, и к тому же обычно меняет курс и высоту. А снаряду, чтобы долететь до цели, требуется определенное время, секунд восемь-десять, поэтому надо все очень точно рассчитать. А еще бывает даже так, что в зенитный расчет попадает собственный снаряд, хотя такое случается редко.

У них все изображается системой маленьких лампочек. Примерно штук тридцать. Один парень пытался мне объяснить, как эта система работает, но я ничего не понял. Понял только одно: попасть из пушки в самолет ужасно трудно. Нашим зенитчикам от этого, конечно, одно расстройство, а мне так вовсе нет.

Сегодня с нами ужинал необычный гость. Английский летчик. Мистер томми перескочил через Канал и спустился на парашюте возле небольшой деревушки неподалеку от нас. В этом ему сильно повезло. Если бы его нашли не мы, а мотоциклетный патруль и если бы он к тому времени успел переодеться в гражданскую одежду, они бы его расстреляли. Несколько недель назад патруль заметил спускающегося парашютиста. Но когда патруль прибыл на место, где, как они точно видели, он приземлился, его там уже не было. А вместо него были несколько французских крестьян – один без штанов, другой без рубашки, а третий без пиджака. И ни один из них, конечно, не видел, чтобы кто-то спускался на парашюте. Наши солдаты их всех забрали и потом расстреляли. Нельзя, чтобы вокруг были люди, которые помогают врагам. Если бы они нашли того англичанина, они бы тоже его расстреляли, потому что он был не в униформе.

Как бы то ни было, но наш замечательный гость был в униформе, когда его взяли, и, следовательно, его не расстреляли. Сегодня на ночь он остается у нас, а завтра утром его отправят в лагерь.

Садясь за наш стол, он не выказывал никаких признаков беспокойства. Даже улыбался. Хессе перевел его слова: «Полагаю, мне сегодня не повезло». Он сказал это так, будто только что проиграл теннисный матч. Странный народ англичане.

Он неплохо выглядит. И совсем не такими я представлял себе англичан. Я думал, все они ужасно высокие блондины. А наш томми оказался вовсе не высоким и к тому же с темными волосами. И вполне приятной наружности – таким, что, если бы не его униформа, я никогда бы не подумал, что он военный. Все ребята потом со мной согласились – в его внешности не было ничего от солдата. Какой-то он расслабленный. Он сидел с нами так, как, может быть, я сидел бы у себя дома в банном халате. Такой он, наверное, человек. Даже в подобной ситуации чувствует себя вполне непринужденно. Был он, правда, очень голоден и сразу набросился на еду. Так как он ни слова по-немецки не знал, а мы по-английски, то говорил с ним в основном Хессе. Он же переводил нам ответы англичанина. Поначалу он говорил мало, в основном ел и нахваливал еду. У него явно не было ни малейших подозрений, что мы могли подсыпать ему яд.

Рихтер, конечно, знает английский ничуть не лучше, чем все мы. Но он делал такой вид, будто все понимает. Даже приналег на стол и впился взглядом в англичанина, словно боялся пропустить хоть одно его слово. Конечно, было видно, что он, как все остальные, дожидается перевода Хессе, и все-таки упорно изображал, что понимает каждое слово. По мне, так он вел себя как дурак.

Англичанин, правда, и не собирался выкладывать нам секреты. Естественно, Главный уже допросил его, но он не сказал ничего особо важного. Конечно, если бы мы оказались на его месте, мы бы тоже держали рот на замке.

Мы сказали ему кое-какие одобрительные слова про англичан, а Хессе перевел. В конце концов, кое в чем англичанам надо отдать должное. Они многое умеют. Естественно, мы их разобьем, но все-таки есть разница между серьезной битвой и легкой прогулкой. Англичанин внимательно слушал то, что мы ему говорили, – то есть, конечно, то, что ему переводил Хессе, – а потом улыбнулся на секунду и кивнул как бы в знак того, что комплиментов достаточно. Когда мы спросили его, сколько самолетов он сбил, англичанин только пожал плечами и сказал, что в самом деле не помнит, сколько точно, и к тому же не считает этот вопрос слишком важным. Бибер высказался в том смысле, что смущаться не стоит, что он воюет за Англию, а мы воюем за Германию и т. д. Но наш мистер томми ничего не ответил. И вот что я хочу сказать по этому поводу. Любой из нас, окажись на его месте, сказал бы что-нибудь о своем отечестве, для того чтобы показать англичанам, что, хотя ты и в плену, все равно не сломлен и в конце концов победим мы, а не они. То есть ты просто обязан сказать что-нибудь такое. Томми же ничего подобного не сказал. Он только улыбался, точно стеснялся, что ли, говорить о подобных вещах. Его как будто смущало наше чрезмерное возбуждение по такому вопросу, который на самом деле не так и важен. Я никак не мог избавиться от впечатления, что он просто проиграл в теннис и, конечно, огорчен этим обстоятельством, но в рамках разумного.