Потом к нашему столу подошел Меллер. Он тоже немного говорит по-английски. Они с Хессе в конце концов помогли англичанину немного расслабиться. Он слегка оттаял, когда Меллер заговорил с ним о том, что хотя мы и враги, но все-таки летчики и у нас у всех общее нечто такое, чего нет и не может быть у наземных войск, и так далее в том же духе. Мистер томми ответил, что никогда всерьез не задумывался над этими вопросами. А потом добавил, что если поразмыслить, то это, видимо, действительно так, но все это дала ему его королевская авиация. И он не считает себя хоть в чем-то лучше остальных. Если все взвесить, то фактически его жизнь летчика окажется гораздо легче, чем у многих других. Она гораздо менее монотонна, и к тому же ему не приходится много ходить. «Видите ли, я ненавижу ходить пешком», – сказал он и рассмеялся.

Они в самом деле странный народ, эти англичане. А самое странное в них то, что у них нет ни малейшего удовлетворения от всего этого дела. Я хочу сказать, они не отдаются ему всем сердцем. Как я могу судить из того, что сказал этот томми, они не чувствуют в бою никакого куража, им безразлично, сбит их противник или нет, нанесены врагу потери или нет. Они это делают, потому что понимают, это необходимо, но энтузиазма эта работа у них не вызывает.

Может быть, поэтому мы так легко побеждаем и никто не может нам противостоять.

Потом Хессе сказал нам, что, как ему показалось, нашему томми не слишком приятен разговор о войне, а так как он в каком-то смысле наш гость, то мы эту тему прекратили. Тут же выяснилось, что англичанин очень интересуется самолетами с чисто технической точки зрения. Потом мы долго говорили о наших «мессершмитах»; он, кажется, знал о них буквально все – сравнивал их с «харрикейнами» и «спитфайрами». При этом утверждал, что незнаком с «мессершмитами» так же хорошо, как с английскими самолетами. Он настолько углубился в детали, что я окончательно перестал его понимать. А Рихтер все же решил не ударить в грязь лицом и принялся излагать ему свою точку зрения на технические нюансы, хотя, как мне показалось, Хессе не очень-то заботился о переводе. В конце концов, ломаного гроша не стоит, что думает английский пленник о наших самолетах. Вот когда они запросят мира, тогда и станет ясно, чьи самолеты лучше.

Проговорили до поздней ночи. Томми рассказывал нам о лошадях и собаках – он их выращивает у себя в деревне. А когда вошла девчонка из женского батальона, он как-то холодно ее осмотрел и потом уставился на ее ноги. Мне это показалось очень бестактным. Я думаю, все англичане такие. Потом он рассказал нам пару занятных историй о женщинах. О своих похождениях в Париже, еще до войны. Когда кто-то из нас сказал, что у него теперь долго не будет приключений с женщинами в Париже, он весело рассмеялся и ответил: «Да, очень жаль, что в Париж теперь не попадешь».

Он сказал это таким тоном, как кто-нибудь из нас высказал бы сожаление о том, что сегодня сильный дождь и интересный футбольный матч отменен. Все это не имеет для него особого значения. Он вел себя так, будто наносил нам визит вежливости, – у них там это делают в выходные. Томми не понимает, что быть летчиком большая ответственность. То есть что мы, летчики, исполняем великую миссию и, возможно, будущее человечества зависит от нас. Эти англичане, конечно, храбрые ребята, но от этого они не перестают быть англичанами.

Хессе с Рихтером все воюют. Они уже не переносят друг друга; когда один говорит нечто такое, что не нравится другому, у них сразу вспыхивает ссора. Ничего страшного, пока все это между нами, но, если узнает оберлейтенант, им обоим придется плохо.

С того вечера, когда у нас был англичанин, эти двое ссорятся не переставая. Началось с того, что Хессе высказался в том смысле, что англичанин в общем-то неплохой парень. Конечно, так оно и есть. Но Рихтеру говорить подобные вещи нельзя. Он покраснел от злости и заорал на Хессе, мол, как он мог такое сказать. Мы сначала вообще не поняли, в чем дело, и подумали, что Хессе его чем-то оскорбил. Но Рихтер заявил, что лично он ничуть не оскорблен, а оскорблен весь немецкий народ. Мне это показалось перебором. Рихтер убежден в том, что если англичане наши враги, то ничего хорошего о них говорить нельзя. Это, я думаю, не совсем так. То есть я хочу сказать, что англичане, конечно, наши враги и, вероятно, большинство из них изрядные паршивцы, особенно Черчилль с его еврейскими друзьями. Но я не вижу никаких причин, почему бы летчику вроде нашего томми не быть исключением из этого правила. В конце концов, исключения бывают всегда. Хотя я не думаю, что было бы правильно приехать домой и там рассказывать о встрече с английским летчиком, который, оказывается, очень приятный человек. Скорее всего, меня неправильно поймут и помимо моей воли подумают, что я защищаю англичан. Но есть большая разница между тем, что нам следует говорить окружающим людям, и тем, что мы, товарищи, можем сказать друг другу. Мы не должны сами себя обманывать.

Что касается той свары между Хессе и Рихтером, Хессе не собирался всерьез спорить с Рихтером, когда тот заявил, что этот англичанин дрянь во всех отношениях и иначе быть не может. Он сказал только, что если это так, то почему же мы до сих пор не в Англии. Конечно, он абсолютно прав. Рихтер вспыхнул и прошипел: «Так ты думаешь, что немецкие летчики никуда не годятся?» Конечно, Хессе ничего подобного не имел в виду. Как раз наоборот. Если ты отдаешь должное врагу, то это говорит только о том, насколько хороши наши солдаты. То есть что они побеждают такого врага, который не так уж плохо воюет. Хессе и Рихтер, пока спорили, прошлись по этому вопросу вдоль и поперек. Хессе сказал, что нельзя не признать: англичане всегда там, где нужно, и что застать их врасплох невозможно. А Рихтер ответил, что английские летчики здесь ни при чем, а все дело в их локаторах и звуковых детекторах, которые даже не в Англии сделаны, а в Америке, и к тому же их копируют с ворованных немецких патентов. И так далее и тому подобное. Я не понимаю, откуда Рихтер все это берет. Я так подозреваю, он выдумывает это все прямо во время спора, чтобы было хоть чем-то ответить.

А Хессе ответил, что нет никакой разницы, чьи это детекторы и локаторы, английские или американские. Факт остается фактом, что англичан очень трудно застать врасплох. Когда он это говорил, Рихтер опять начал орать. Что Хессе имеет в виду, хотел бы он знать, почему в Англии невозможно высадиться? Хессе, конечно, не говорил ничего подобного, и мы с Бибером это подтвердили. Кажется, Рихтер взял себе за правило перекручивать, как он хочет, любое твое слово.

Потом мы сидели с Рихтером вдвоем, пили пиво, и я пытался его успокоить. Когда с ним разговариваешь один на один, он не такой невозможный. Но идеи у него все равно странные. Например, он мне сказал, что убежден, будто некоторые немецкие части уже высадились в Англии. И по всему видно, что он убежден в этом намертво. Я, конечно, в высадку не верю. Если бы что-то подобное произошло, штаб наверняка объявил бы. Когда-то раньше я говорил ему про штаб и его сообщения, но на этот раз решил промолчать. Потому что, если бы я сказал ему что-нибудь в этом роде, он наверняка бы опять разволновался и захотел бы знать, не возражаю ли я против права штаба что-то объявлять, а что-то держать в секрете. Если ты с ним не соглашаешься, он всегда понимает это однозначно: ты против правительства.