Я готова быть адвокатом для этих частей. Для этих юных людей, потерянных в опыте травмы. Для этих юных людей, оглушенных ответственностью за свое тело, за свою психику, за свою жизнь, которая приходит к нам с взрослостью. Для этих юных людей, которые заботятся о себе так, как их научили это делать, – путем отвержения, путем отрицания своих потребностей, путем хаоса, путем разрушения.

И если вы продолжаете общаться с ними так, как с вами общались в детстве, – возможно, это тот самый момент, который отрезвит вас.

Человек, которым вы были, не мог иначе. Он не мог иначе. Он не мог иначе. Он выживал так, как умел. Он справлялся так, как у него получалось. И именно благодаря этому человеку вы находитесь в своем счастливом настоящем. Именно он платил все те долги, которые его психика создала, пытаясь выжить.

Именно эта часть вас привела вас сюда. Она выжила. Она справилась. Она смогла.

О внутреннем критике и других частях

Я долго придерживалась нейтральной концепции в работе с так называемым внутренним критиком. Некоторые терапевтические подходы предлагают игнорировать его. Некоторые – ставить его на место. Некоторые – разбирать когнитивные искажения, которые проскальзывают в его речах.

Раньше я предлагала вам смотреть на него как на отзвук голосов других людей и постепенно освобождать себя от их влияния. Я упускала одну важную вещь: теплую связь с этой частью себя.

Но теперь я думаю о нем иначе – и, возможно, этот взгляд поможет и вам.

Поскольку я выросла с сестрой, пусть мы и не были близки, мне нравится метафора частей как сиблингов, братьев и сестер. Любящих друг друга сиблингов – это ключевое.

Представьте себе картинку: двое детей, младший и старший, внезапно остались одни в опасной ситуации, в которой им угрожает беда. Старший в попытке позаботиться о младшем попытается изобразить из себя родителя, основываясь на его понимании того, что происходит – и что он может сделать здесь и сейчас.

Мы можем увидеть разные сценарии.

Например, старший приобнимет младшего, спросит: «Тебе страшно?» – и сам же ответит: «Мне тоже страшно, но я рядом с тобой, я о тебе позабочусь, крепче держи меня за руку, мы справимся».

Или же он поступит иначе: прикрикнет на младшего «Ну-ка не хнычь, нельзя плакать… Иначе тебя заметят», а сам побежит с кулаками на обидчика.

А может, он скажет: «Быстро бежим отсюда, не копайся» – и потащит ревущего и сопротивляющегося младшего за руку подальше от опасной ситуации.

Или он скажет: «Давай сыграем в игру – на счет раз-два-три тебе нужно спрятаться», если поймет, что с обидчиком им не справиться.

Или, в конце концов, если трагическая развязка неизбежна, он, скрывая слезы, прошепчет: «Закрой глаза и представь, что тебя нет, что все это происходит не с тобой».

Все это может помочь им выжить. Но все это травмирует каждого из них. Если вы видите своего внутреннего критика как кого-то больше себя – вы начинаете его бояться. Но если вы видите перед собой храброго, изобретательного, сильного, но травмированного ребенка – скажите, какие у вас возникают чувства?

Например, девочку, которая стащила мамину помаду и старается выглядеть старше, чем она есть на самом деле. Или мальчика, который примеряет папин костюм и тонет в нем, но принимает деловой вид.

Они попали в опасную ситуацию не по своей вине. Это не зависело от них. Они были над этим не властны. Они справились как смогли. Они выжили – и помогли выжить младшему ребенку. И если никто не помог им оправиться после пережитого, если они не попали в среду, в которой обрели поддержку и смогли восстановиться после пережитого ими ужаса, – то оба, и младший и старший, застревают в своих реакциях.

То, что старший ребенок отчаянно пытается быть взрослым и хочет защитить младшего, не делает его зрелым. И главное, это не делает его злодеем. А теперь представьте, что вместо того, чтобы поблагодарить старшего за его храбрость, вы начинаете его ругать и отвергать. Вы начинаете его ненавидеть. Вы начинаете с ним сражаться. Тогда вы тоже превращаетесь в обидчика, от которого ему приходится защищаться снова и снова.

По этим причинам создание нежного диалога с самим собой может быть значимой частью исцеления от травмы. Сопереживание и принятие – это важно. Вы можете найти более подробные идеи о том, как ставить их в центр своей жизни, в самых разных терапевтических подходах – целью этой книги является позиционирование последствий травмы как стремления к выживанию, и если вам близок этот взгляд, множество профессионалов в сфере ментального здоровья готовы поддержать вас на пути исцеления, используя самые разные маршруты.

Ненависть к себе

Если для реконструкции детства я обратилась к воспоминаниям других людей, то для воссоздания атмосферы университетских времен я сделала ставку на первоисточник: на то, что я писала сама (ведь моя память вновь отретушировала все травматические моменты).

И я действительно вижу негативное, разрушительное отношение к себе благодаря анализу текстов – переписок, сообщений, писем. Я вижу, как много оттенков ненависти в моих описаниях себя тех лет. Как много пренебрежения к своим эмоциям, своим состояниям, своим особенностям.

Я ненавидела мамины слова обо мне – но не понимала, что сама вторила им. Когда я читала все эти сообщения в рамках работы над книгой, я думала об этой юной девушке и чувствовала так много печали.

Я писала о себе М. и своим друзьям:

• «Я такая бесполезная, бездарная, пустая».

• «Я существо без имени, живущее в твоем доме».

• «Мне хочется сказать, что я сгораю изнутри, – но это, скорее, наводнение, которое парализует всю меня».

• «Я ужасна. Как ты можешь со мной жить?»

• «В каких-то моментах я вижу себя и ненавижу».

• «Я комочек ненависти, но мне нужно сохранять спокойный вид, потому что иначе все будет еще хуже».

• «У меня нет воспоминаний».

• «Я отвратительна. Я не имею права существовать».

• «Лучше бы я сдохла, умерла, растворилась, исчезла».

• «Я ненавижу и себя, и ее».

• «Мне страшно от того, кто я. Я столько всего боюсь, и у меня столько проблем».

Я читала эти слова о себе, сказанные разным людям и в разных обстоятельствах, и меня пронизывала боль. Даже сейчас, когда я пишу об этом, мне хочется плакать.