тебя не звал. И терпеть в доме не буду, – рычу, сжимая кулаки. – Какого лешего ты приперлась?

– А меня не надо звать, я прилетаю с попутным ветром, – ухмыляется мерзавка. – Вы дурно пахнете, кстати. Подумайте, какой пример подаете дочери. Приведите себя в порядок, пока я укладываю Маришку. Потом поговорим. Где твоя няня, детка? – теряет ко мне интерес Вера, переключая внимание на Маришку, заглядывающую ей в рот. На меня дочь никогда так не смотрела. Приобнимает ее за плечи и ведет к лестнице. Я знаю, Маришка будет переодета, причесана, уложена в кровать и при этом счастлива. Ведьма дает ей то, что не могу дать я. Тепло, нежность и материнскую ласку, в обмен на мою душу. В очередной раз замечаю, насколько похожи эти две женщины – большая и крохотная. Я готов расстаться с душой ради дочери, но совсем не готов становится пешкой в чужой игре. И я снова лох, потому что даже не подумал поинтересоваться, почему моя дочь снова была одна, и куда делась проклятая прислуга, которую я выписал из дорогущего агентства на смену чертовке Вере. Завтра разнесу пафосную контору в пух и прах. Точнее уже сегодня. Но это будет позже. Сейчас меня занимает совсем другое. Мудрые люди говорят, что врага надо держать рядом с собой. На всякую хитрую толстую задницу в белых колготках найдется более умная мадам сижу. Что ж, это недурная мысль.

– Она уехала, потому что упала. Ну, я случайно… – слышу обрывки Маришкиного монолога. Вере она и слова не дает вставить. – А сама она виновата. Нечего замахиваться на Всесильного. Маленьких же нельзя обижать. Ты правда не позволишь меня в пенсион отправить? Ведь честно?

– Больших тоже нельзя обижать. Только слабые люди могут обидеть кого-либо, запомни, – в голосе Веры улыбка. Надо же, лицемерная сука. – Не бойся, я никому тебя не отдам, моя девочка. И папа бы твой ни за что не смог. Он просто хочет как лучше, но… У него не всегда получается. Все это очень сложно, Мариш.

Прекрасно. Что, ж куколка, давай с тобой теперь поиграем по-настоящему. Тем более, что Борькина картина фуфло. Не стоило тебе являться в мой дом.

Вера

Маришка спит, уткнувшись носиком в котофея, вальяжно развалившегося на подушке, украшенной изображениями «Суперсемейки». Такая трогательная, похожая на уставшего ангела. Ради нее стоило вернуться в этот замок синей бороды. Ловлю себя на мысли, что сейчас по-настоящему счастлива. Плевать, что за дверью детской меня ждет персональный демон, начхать на безумных тараканов в голове родного деда и на стоны подруг, которые всю дорогу до поселка, где стоит дом Ярцева взывали к голосу моего рассудка. Я вдруг абсолютно точно поняла, что наконец-то могу дышать и жить только если рядом эта чужая, но такая нужная и родная мне девочка.

Котенка перекладываю в смешной домик, купленный Ярцевым, явно, в пароксизме безумия. Ну кто может приобрести маленькому кабысдоху мягкую будку из плюша размером с грузовик, цвета взбесившегося поросенка, расписанную коронами и единорогами? Только полный придурок, у которого в голове опилки. Ну, или любящий до безумия папаша, не стесненный в средствах. В случае с хозяином особняка, который меня ждет с нетерпением сейчас, чтобы снова поупражняться в унижениях, полное комбо. Котенок недоволен, что его сорвали с налёжанного места и унесли от хозяйки. Шипит, как маленький паровозик, но быстро успокоившись, крутится на месте, устраиваясь на ночлег.

Я вдыхаю полную грудь воздуха и выхожу в коридор, очень надеясь, что не столкнусь с Маришкиным отцом хотя бы до утра. Но передышка мне не светит.

– Мадам, я заждался, – ухмыляется мерзавец, сидящий прямо на полу, по турецки сложив конечности. Выглядит это гротескно. Огромный мужик, обряженный в дорогущий фрак у моих ног, обутых в ботинки из сток-центра. Жаль девчонки не видят. Мама-Коза бы заценила. – Вы заставляете галантного кавалера сидеть на камне, а это чревато для мужского здоровья. Вы же понимаете о чем я? Очень не хочется стать половым инвалидом по вашей милости.

– Именно этим вы сейчас и занимаетесь, – вредно фыркаю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не вломиться обратно в детскую и не подпереть дверь тяжелым комодом с обратной стороны. – Только такой, как вы, может быть таким придурком. Умственный инвалид, уделывающий дорогие брючата, ерзая по полу.

– А такой как я – это какой? – приподнимает бровь Ярцев, а я вдруг понимаю, что таращусь на него слишком пристально. – Вера, вам не идут такие красные пятна на щеках. И вообще, помогите мне встать, я весь затек, вас ожидамши.

– А не надо было, – бухчу я, ожидая подвоха. – Я бы вполне обошлась сегодня без созерцания вашей персоны.

– Ну, как же можно? Что вы такое говорите? Вы гостья. Дорогая гостья. Не каждый день в моем доме появляется такая завидная дамочка, у которой ТАКОЙ дедушка. Вы ведь богатая наследница, Вера? А я холост. Мы могли бы составить недурную партию.

– Успокойтесь, я нищая, как церковная крыса, – хмыкаю я. – На этом обмен любезностями окончен?

– Дай мне руку, черт тебя возьми, – скалится Ярцев, – у меня ничего в организме не гнется, после часа сидения на полу.

– Никто не виноват, что вы такой идиот, – ворчу, но руку подаю. И это становится моей ошибкой. Нужно было думать, что мужик, сидящий передо мной коварен, как адский пес.

– Жаль тебя разочаровывать, но ты дура. Разве может человек, проводящий по два часа в день в спортзале затечь? Я тебя обманул. Люблю я врать толстеньким глупышкам, – рычит он, дергая меня на себя. И я падаю, кажется в тартарары, в горящую бездну, воняющую парфюмом от известнейшего бренда. – Ты меня чуть не раздавала, детка. Сколько в тебе нерастраченного желания, правда? Вот уж не думал, что самоуверенные толстухи такие горячие. Ну куда же ты, куколка? За чем-то же ты явилась в мой дом? Я думал, хочешь меня соблазнить и окольцевать.

– Придурок, – в моем голосе проскальзывают предательские плачущие нотки, и я себя ненавижу. Барахтаюсь, чувствуя под собой каменно-мускулистое мужское тело. Я настолько неуклюжая, что с трудом собираю конечности в кучу. Но стоя на карачках, выгляжу еще более идиотски. Господи, за что? Ну почему именно со мной всегда так? Куда еще позорнее? Хотя нет, я не права, и сейчас я делаю то, чего не смогу