Должно быть, я глубоко задремала, потому что моя голова вдруг ударилась об ветровое стекло, и я рывком вернулась к действительности. Мы резко свернули, чтобы не задавить кенгуру. Я скривилась и потерла лицо. Мой подбородок был липким от сладкой слюны. Тело воняло, лицо вспотело. Мартин быстро покосился на меня. Нечто вроде отвращения пробежало по его лицу, но быстро исчезло. Наверное, мне показалось. Он сосредоточился на дороге, но я видела, как его руки тискали рулевое колесо.

Еще несколько километров, пока лес пролетал мимо, я молча сидела в сумеречном состоянии. Вдоль дороги на обочине иногда попадались мертвые кенгуру и валлаби. Меня снова затошнило. Мне следовало настоять на том, чтобы Мартин сначала отвез меня домой.

— Сколько еще? — спросила я, когда мы миновали еще одного задавленного кенгуру или другую тварь с песчано-бурой шкурой.

— Я уже сказал. Агнес находится примерно в двадцати пяти минутах езды к северу от Джервиса.

Его голос был холодным и невозмутимым. Темное, маслянистое ощущение грядущего рока расползлось в моей груди. Мой отец обращался ко мне таким же тоном, когда я не оправдывала его ожидания.

Я посмотрела в окошко и вздрогнула, когда огромная доисторическая тварь с драконьими крыльями размахом больше трех футов пролетела вдоль обочины к эвкалиптовой роще. За ней последовала еще одна, потом целое полчище.

— Что это за дьявольщина? — я развернулась, наблюдая за ними с сильно бьющимся сердцем.

— Летучие лисы, — жестко ответил он. — Разновидность гигантской фруктовой летучей мыши. Самое большое летучее млекопитающее, — его взгляд бы устремлен на дорогу, шейные мышцы напряжены до предела. — Проклятые твари начали мигрировать сюда целыми роями, когда некоторые виды эвкалиптов расцвели раньше времени из-за дерьмовой жары. Более ста тысяч по последним подсчетам; гребаная эпидемия летучих мышей!

Я заморгала. Раньше Мартин не ругался в личных разговорах. Я снова отметила густоту его австралийского акцента и перемены в выражении его лица. Или у меня складывалось искаженное впечатление после долгого перелета и воздушной болезни? Во мне угнездился сосущий страх. Паранойя была побочным эффектом моего злоупотребления алкоголем и медикаментами после того, как я выпустила из рук Хлою и позволила ей утонуть. Я боролась с ней. Возможно, мне не следовало принимать седативные препараты на борту самолета. Возможно, я могла оступиться еще раз.

— Власти графства учредили рабочую группу, чтобы разобраться, что можно сделать с этими поганцами. Они являются защищенным видом, поэтому их нельзя просто убить. А пока они засирают все вокруг мерзким оранжевым гуано.

Я в ужасе смотрела на очередную стаю огромных летучих мышей, летевших вдоль ряда эвкалиптов там, где деревья были вырублены для прокладки дороги. Мартин замедлил ход и включил индикатор поворота, когда мы приблизились к указателю на Агнес-Бэзин. Мы свернули с автострады на второстепенную дорогу, ведущую к океану. Вскоре мы проехали плакат, прикрепленный к дорожному столбу. Он был порван и хлопал на ветру. Большие черные буквы гласили:

— Мартин, — я повернулась к нему. — Это про нас?

— Ничего, это нормально. Такое творится на любой стройке. Проклятые «зеленые»!

Я увидела еще один плакат, тоже рваный и хлопавший на жарком ветру.

Через несколько сотен метров к деревьям было приколочено сразу несколько плакатов.

Мартин повернул на узкую боковую дорогу. Когда мы обогнули поворот, навстречу вырос целый лес красных плакатов, воткнутых в сухой дерн на обочине, словно предвыборные баннеры.

Между плакатами паслись кенгуру, похожие на гигантских крыс с недоразвитыми передними лапами. Ветер дул все сильнее. С эвкалиптов летели сучья и ветки, сухие листья кружились на дороге. У меня пухла голова, как будто на самом деле я находилась где-то еще и смотрела на происходящее через густой фильтр откуда-то издалека. Поднималось давление в ушах, а в желудок как будто наложили кирпичей. В памяти всплыли мои собственные слова, обращенные к отцу, когда я рассказала ему о нашем предприятии.

«Кроме того, как плохо это может обернуться?»

— Мартин, — тихо сказала я, пытаясь сосредоточиться. — Мне кажется…

— Элли, большинство людей в этом графстве, включая мэра и большинство советников, более чем довольны перспективой строительных работ, — твердо сказал он. — Они выступают за строительство. А новые рабочие места означают новые голоса на выборах. Новые дома принесут больше налогов в казну графства, а новые жильцы увеличат электоральную базу, и это значит, что штат будет выделять больше средств.

Еще один потрепанный плакат был привязан к ограде.

— Но природоохранная экспертиза…

— Считай, что она у меня в кармане, черт побери! Я же тебе говорил. Консультанты были отобраны, потому что они на моей стороне. Они обещали дать положительное заключение. Все будет хорошо.

— Я думала, что эти консультанты должны сохранять нейтральную позицию.

Он тихо выругался.

— Ты бываешь такой наивной! Не беспокойся: я же сказал, что все будет в порядке, о’кей? Все обязательно будет в порядке.

Голос Мартина звучал спокойно, но его шея была сильно напряжена, как и его руки. Он покосился на меня и, должно быть, увидел потрясенное выражение моего лица, поскольку его черты мгновенно смягчились.

— Послушай, Эль, мне очень жаль, — он глубоко вздохнул, успокаивая себя. — Я понимаю, что все эти строительные дела пока что далеки от тебя, но каждый проект должен перепрыгнуть через несколько обручей, и это не обходится без синяков и шишек. Такие шишки бывают очень досадными. Создание речного вокзала, которое требует прокладки глубоких каналов среди густых мангровых зарослей в эстуарии реки, где местные рыбаки прячут незаконные ловушки для крабов и хозяйничают по своему усмотрению… разумеется, они будут возражать и сопротивляться. Но суть в том, что одобрение проекта идет полным ходом, а предварительные продажи привлекают множество клиентов. Я покажу тебе цифры, когда мы приедем домой, — с вымученной улыбкой добавил он.

Мы миновали навес, сделанный из гофрированного металла. Кроваво-красные буквы с потеками краски на стене складывались в грозные слова: