в гости к моей любимой Фатиме. Шебиб присоединится к нам позже, и я окажу ему такой же прием, какой он оказал мне в Дамаске. Я согласен, пусть будет так, как ты хочешь, пусть Хазад поедет в паланкине со своей мачехой Негемет.

Джафар отдал необходимые указания и прилег отдохнуть. Душа его пережила ужасную бурю, но благодаря победе, которую он одержал над собой, она не утратила силу, а обрела. Теперь визирь мог восхищаться непревзойденным благородством своего друга и не краснеть за самого себя, поскольку одолел одну из самых сильных страстей, которые когда-либо испытывал.

Как только наступила ночь, многочисленный и блестящий караван снова тронулся в путь.

Зизиале гарцевала сбоку от жены Альмукадана, не чувствуя никаких неудобств. Любезный Маркаф парил над нею в виде облака и весь день размещался между всадницей и палящими лучами солнца.

Хазад, сидя в паланкине напротив Негемет, рассказал ей без утайки историю своей необыкновенной любви, даже не подозревая о том, что до предмета его страсти рукой подать.

Что до Джафара, то, чем дальше он продвигался, тем больше радовался тому, что к нему снова вернулось расположение халифа.

Если бы он, Джафар, вернулся в Багдад женатым на юной Негемет, чувствительная Фатима была бы огорчена{115}, да и Яхья Бармекир, возможно, испытал бы неудовольствие. Приятно было думать Джафару, что своим возвращением он принесет родным только радость.

В таком настроении пребывали наши путешественники, когда, завидев с вершины холма крыши Багдада, они в то же время заметили группы всадников, выезжавших из города навстречу великому визирю: это зораны, ускакавшие вперед, предупредили о его скором прибытии.

Халиф позаботился о том, чтобы въезд Джафара в Багдад выглядел как триумф. Тем самым он стремился восстановить доверие к своему любимцу, которому вознамерился предоставить еще более широкие полномочия, чем прежде.

Джафар не поехал в свой дворец, Альмукадан проводил туда только Негемет и Хазада, а визирь первым делом направился на поклон к Харуну и взял с собой дочь султана Герака, по-прежнему переодетую евнухом.

Халиф увидел Джафара и, не дав тому вымолвить ни слова, при всех выказал ему знаки самой искренней дружбы, после чего государь и его наместник удалились, дабы поговорить наедине.

Харун потребовал, чтобы Джафар не опустил ни малейшей подробности жизни своей после отъезда из Багдада, и визирь рассказал ему всё без утайки.

Когда он дошел до истории своей любви к Негемет, халиф не выдержал и рассмеялся.

— О, продолжай, друг мой, продолжай, — повелел царь. — Ты потом узнаешь, почему это приключение заставляет меня смеяться.

Джафар продолжил и перешел к рассказу о Зизиале.

— Где она? — поинтересовался Харун.

— Приехав в город, я отдал ее под присмотр одного из евнухов твоей жены Зобеиды.

— А где ее возлюбленный?

— В моем дворце. — И Джафар поведал халифу обо всем, что случилось, вплоть до последней минуты.

Харун с нескрываемым удовольствием слушал о благородстве Шебиба, отдавшего высокому гостю любимую жену. Джафар читал в глазах своего господина и друга, как высоко тот оценил его силу воли и отказ от своих чувств к прекрасной Негемет.

И вот, когда рассказ высокородного Бармесида закончился, заговорил халиф.

— Мой дорогой визирь, — сказал он, — если бы книга «Джафер» всегда задавала нам столько загадок, как в этом году, чтение ее не оставило бы нам времени на отдых. Тебе во всех отношениях пришлось нелегко, но это еще не конец — мы с тобой еще не квиты. Однако остальное касается больше меня, нежели тебя: теперь я должен отправиться в Дамаск по первому знаку, который мне подадут, и, к счастью, в нем не будет никаких загадок. Но, прежде чем я объясню, в чем дело, я требую, чтобы ты сказал, почему во время того памятного чтения книги «Джафер», которое предшествовало твоему отъезду, я рассмеялся.

— Ты был так добр, отправив меня в путь, — ответил Джафар, — ведь книга дала тебе понять, что я буду влюблен, как мальчишка.

— Потом я загрустил, — продолжал Харун. — Ты должен объяснить и это.

— Ты узнал, что мой друг откажется ради меня от своего счастья.

— А ты знаешь, почему я заплакал?

— Нет, — признался визирь.

— Всё верно. Зато я знаю: из-за тебя самый добрый человек на свете жестоко оклеветан. Не тревожься, Небо не даст его в обиду, но как только солнечный диск окрасится багрянцем, я двинусь на Дамаск. Держи наготове наших самых быстроходных верблюдов, и пусть никто не заподозрит, что они предназначены для меня. Пусть Альмукадан-Хассан и его зораны думают, что им вот-вот предстоит выступить в небольшой поход. И пока я отдам дань своей судьбе, ты будешь делать то, что делал я во время твоего отсутствия, — править. Прости, что вынудил тебя странствовать, подобно дервишу, но так было нужно: ты не смог бы ничего сделать и узнать, если бы не ушел один, никем не узнаваемый и не ведающий, что именно тебя ждет.

Уже светало, когда закончился этот долгий разговор. Джафар ушел отдыхать в свой дворец, где, к счастью, все понимали, что халифу и визирю будет трудно расстаться друг с другом после столь продолжительной разлуки.

Зобеида взяла под свою опеку юную персидскую царевну, приставила к ней евнухов, служанок и отвела удобные покои.

Зизиале отпустила Маркафа, решив больше никогда не прибегать к науке своей кормилицы.

Негемет расположилась как нельзя лучше у жены Джафара: та уговорила гостью разместиться в своей опочивальне. При дворе халифа Негемет встретили с большим почтением и выказали всевозможные знаки внимания.

Хазад-ибн-Шебиб получил в наставники самого Джафара, который делился с ним знанием людей и событий. В общем, всё было к лучшему в городе Багдаде, и потому мы перенесемся обратно в Дамаск, где дела обстояли хуже некуда.

Абдальмалик бен-Мерван вернулся в столицу в бешенстве. Этому тайному тирану (а других и быть не могло в царствование славного Харуна ар-Рашида) было в чем упрекнуть себя.

Неподкупность и честность Шебиба всегда казались ему отвратительными, он смотрел на него как на соглядатая, приставленного к нему халифом, и был убежден, что визирь явился в Дамаск с целью разузнать настроение народа.

Джафар уехал как будто довольный, но можно ли доверять видимости?

Царь заметил, что Шебиб принимал гостя с необыкновенным даже для него радушием и щедростью. Мало того, дабы полностью покорить сердце второго человека в государстве, он не только отдал ему в заложники своего единственного сына,