2

И вот уже великий караван французского войска медленно полз вдоль берега Мраморного моря, устремляясь к Геллеспонту. Тысячи повозок скрипели на каменистых азиатских дорогах, и морской ветер бил по этим пестрым шатрам на колесах. То и дело вперед выезжали рыцарские разъезды, контролируя путь. А позади не умолкали сотни виол и крут, прекрасные дамы требовали новых и новых песен у своих менестрелей, звонко и четко выбивали походный ритм тамбурины, и звенели, радостно встречая закаты, цитры — их серебристый перезвон был повсюду. Трещали тысячи походных костров. И птице, в сумраке пролетавшей над этим караваном, казалось, что все перевернулось в мире, и ночь превратилась в день.

А сколько тут разливалось вина! Оно могло бы превратиться в ароматную реку, надумай кто-нибудь вывести его в одно русло! Французское, итальянское, греческое. Император Византии подарил королю франков сотни бочонков, чтобы не скучали в пути его благородные рыцари и не менее благородные дамы.

Голоса и музыка умолкали только глубокой ночью. И тогда царствовал над равнинами и горами Азии лунный свет. Он выстилал Мраморное море и его берега, где засыпал великий караван, растянувшийся на многие лье. Путешественница Европа отходила ко сну, чтобы с зарей возобновить свой путь к Святой земле. И далекие звезды, сплетясь в созвездия, смотрели вниз. Смотрели с печалью и скорбью, как взирает любой, кому уготована вечность, на иных, срок которых — мгновения. Звездам были ведомы судьбы путешественников, и они могли бы рассказать о многом! О быстрой смерти, уготованной для одних — от турецких стрел и палашей, и мучительной для других — от голода и жажды на чужой земле.

И о возвращении домой — для третьих…

Но звезды молчали: тем, кому даны лишь мгновения, должны были успеть насладиться жизнью, не оглядываясь назад, вдохнуть ее полной грудью, надышаться ею, не думая о грядущих испытаниях и бедах.

Французы прошли мимо Геллеспонта и, оставив справа Эгейское море, берегом повернули на юг. Там впереди их ждали древнейшие города — Пергам, Смирна, Эфес.

Тут их и нагнали немцы под предводительством ожесточенного Конрада Гогенштауфена, но жалкими смотрелись остатки великой армии германского императора. Не более пяти тысяч дееспособных воинов сохранил он от прежних пятидесяти!

Но и для французов карнавал, начинавшийся так весело, постепенно шел на убыль. Запасы продовольствия таяли с каждым днем, и добывать провиант становилось все сложнее. Слишком большая была армия у Людовика, слишком много паломников шло за ней. Снег побелил вершины гор. Горные реки, большие и малые, устремлявшие свое течение к Средиземному морю, то и дело прерывали путь крестоносцев. Но самым страшным наказанием становились дожди — они вздували эти реки, и те смывали повозки и людей, уносили вперед, и редко кого можно было спасти.

Греческие селения, через которые шла армия Людовика Седьмого, пустели при одном приближении крестоносцев. Но пропадали не только перепуганные греки — с людьми исчезал скот и запасы хлеба.

В Пергаме и Смирне армия французского короля немного подъелась. Но франки, которых не пустили за стены этих городов, проклинали греков — продукты здесь стоили на вес золота. Даже дворянам со средним достатком пришлось подтянуть ремни, что тут говорить о простых паломниках? Хлебная лепешка и немного вина уже стали роскошной трапезой!

Когда Смирна осталась позади, к Людовику прибыли послы из Константинополя.

— Великий император ромеев получил сведения, что впереди крестоносной армии турки собирают большие силы, — сообщил византийский вельможа. — Мануил предлагает остановиться армии в окрестностях Эфеса, а ваше величество приглашает вернуться в Константинополь на зимние квартиры.

Людовик, принимавший послов в походном шатре, только улыбнулся:

— Передайте императору нашу благодарность за это предложение, но… франков ждет Святая земля, и мы пойдем дальше.

Послы поклонились и уехали в Константинополь. Людовик более не доверял Мануилу Комнину и теперь намеревался пробить лбом любую стену, только бы скорее добраться до Антиохии. За послами ушли немцы — французы посмеивались над неудачниками, доходило до стычек. После мучительных раздумий Конрад Гогенштауфен решил воспользоваться предложением коварного свояка.

В Эфесе франки набрались сил — тут их ждал более радушный прием, чем в Пергаме и Смирне. Как видно, это был приказ Мануила Комнина — басилевс не хотел, чтобы франки окончательно изголодались и ослабли перед встречей с турками.

3

С первыми дамами французского королевства, пришпоривая коня, неслась Алиенора по каменистым равнинам Азии, под ее горячим солнцем. Растянувшееся на многие лье войско осталось позади. Охрана была отправлена назад. Эти женщины были молоды и бесстыдны. Им принадлежал мир! Они пренебрегли дорогими платьями — обнажили плечи и грудь, и с луками наперевес устроили скачки. Не все сразу осмелились последовать примеру Алиеноры, но вскоре и самых застенчивых молодых женщин окрылил пример королевы. Богатые попоны лошадей, золотая упряжь, дорогие платья дам цветными пятнами пестрели под горячим солнцем.

— Вперед, мои верные амазонки! — голос королевы Франции звонко разносился по всей округе. — Мы непобедимы! Мы — ветер!

— Огненно хрипел под Алиенорой белый жеребец, и она, вырвавшись вперед, смеялась, оглядываясь на подруг. Она всегда и во всем была первой. Самой сильной, самой упрямой. Алиенора ничего не боялась — она любила жизнь со страстью юной львицы, для которой не существовало никаких преград. Это Людовик и его бароны совершали подвиг веры на земле Азии, спеша в Иерусалим. Для нее, как и для других женщин, это и впрямь было путешествие — великое путешествие! Ведь только под надежной охраной своих мужчин и целой армии они могли увидеть, каков этот мир, созданный Господом Богом на радость и горе людям. Сколько в нем разнообразия, как он удивителен и прекрасен…

— Эврар де Бар, как всегда, сопровождавший Людовика Седьмого, вместе с королем издалека смотрел на скачку женщин. Тамплиер понимал, что неукротимый нрав королевы опасен для общего дела. Если бы она и другие дамы не потащили за собой дворцы на колесах, рыцари давно бы уже были в Иерусалиме. И не сушей тащились бы они, а переплыли бы Средиземное море на кораблях Рожера Второго. Но, увы, мужчины, вышедшие в поход на выручку Святой земле, оказались заложниками заносчивых и легкомысленных женщин, которых они искренне любили. Монах и рыцарь, Эврар де Бар, уже давно хотел набраться мужества и предложить королю отправить всех этих роскошных женщин, легион камеристок и музыкантов назад — в Константинополь, пусть отдав им в охрану треть армии. Но он знал, что Алиенора, не терпевшая тамплиеров, имеет на мужа слишком большое влияние. И что Людовик, попрежнему страстно и слепо влюбленный в эту женщину, все еще не мог надышаться ею. Да и разве отпустил бы он Алиенору к обольстителю и красавцу Мануилу?

Лучше бы умер!

Женская кавалькада рвалась вперед — и король уже забеспокоился, ведь они опередили даже рыцарский авангард. Алиенора натянула тетиву и выпустила стрелу вперед — та молнией ушла за холмы. Впереди, за этими холмами, находилось, как видно, большое пространство — там поднималась легкая синева, за которой далеко высились Тральские горы. Следуя за полетом стрелы, кавалькада выскочила на эти холмы и вросла в землю. Руки всех женщин без исключения натянули поводья, многие лошади встали на дыбы…