Они вошли в магазин.

— Сколько берем? Одну?

Женщина, увидев в руках Ивана десятку, усмехнулась:

— Да ты что, Иван, в своем ли ты уме?! Одну! Ну ты и скажешь! На всю десятку бери! Или что, денег жалко? Дык ты не жалей, не жалей, не будь рабом бумажек! И поживее давай, а то скоро кончится!

Взяли четыре «бормотухи». Подцепив две, женщина повеселела. Едва вышли из магазина — заторопила Ивана:

— Ну, давай, давай, открывай же! Горит все внутри. Не томи душу!

— То есть как? — удивился неподдельно Иван. — Прямо здесь? Нет, нет. Я что, алкоголик, по-твоему?

— А я — алкоголик?! — взвизгнула женщина. — И откуда ты только взялся, чурка безмозглая?!

Она решительно направилась к пивному ларьку, по-хозяйски взяла у продавца две пустые кружки, вернулась к столику, приказала:

— Разливай!

Иван, взглянув на ее дрожащие, с проступившими жилами руки, подчинился.

Осушив полкружки, женщина блаженно улыбнулась.

— Ну вот, совсем другое дело… А меня, Ванечка, Светой звать, — сказала певуче. — Будем, значит, знакомы. И — твое здоровье, Ванюша! Да не оглядывайся ты по сторонам, дурачок. Все законно. На свои всё ж таки пьем. — Допив кружку, тотчас протянула ее Ивану: — И не будь жмотом, доливай. Кому сказано?!

Иван опять подчинился. А когда прикончили всю бутылку, Света сказала мечтательно:

— Угостили бы вы, кавалер, даму сигареткой!

Они закурили.

— И чего ты пуганый такой, Ванечка? Милиции, што ль, опасаешься? Так ее здесь нет, не боись. И вообще, нервы надо гардэ. — Окинула Ивана полупрезрительным взглядом. — Вот у нас, у баб-с, есть поговорка: не суетись под клиентом. И ты, Ванюша, не суетись. Нет здесь никаких ментов, верь мне, я-то уж наточно знаю. И к тому же пятница сегодня как-никак. Уикэнд то есть, как у нас, в пипле, говорят. — Женщина захихикала. — У меня один знакомый есть, Робинзоном звать… А что, имя как имя… Так вот, он себя пятницей ощущает. Как пятница, говорит, не могу с собой ничего поделать, душа выпить просит, и всё тут… И нажрется обычно как свинья. Он даже к врачу, к психиатору, ходил. А тот сказал: пить надо бросать… А как бросишь? — скажи, Вань. Это ведь что же, ложись просто и помирай… — Женщина снова захихикала.

Иван, не слушая и не отвечая, смотрел на Светлану. Ему казалось, что он знает ее давно. Давным-давно… Они вместе учились, и он был влюблен в нее, в Светочку… Что же делает с людьми жизнь? Как же так? За что?

— Ну что ты на меня уставился, малахольный?! Узоров на мне нет! — Светлана опять была раздражена. — Разливай вторую! Давай, не жмись! Ну!

— Нет, — сказал Иван решительно. — Здесь не буду!

— Кто ж тебя напугал так, а, Ваня?! Говорю тебе: не боись, на свои пьем! И ментов у нас нет. Зачем мне тебе врать-то, а? Ну, чего ты затихарился, истукан недоделанный?

— Нет. Здесь не буду! — повторил Иван.

— И откуда ты только свалился на мою голову на разнесчастную? — засмеялась кокетливо женщина и провела мизинцем правой руки под глазами, пытаясь разгладить морщины. — Ладно, считай, Ваня, что уговорил, пошли ко мне. Здесь недалеко…

Она пошла от ларька, взяв одну бутылку. Иван — с двумя бутылками в обеих руках — побрел рядом. Церковь удалялась, заваливаясь набок. В сырых потемках деревня выглядела сиротливо — словно здесь и не живет никто. От мокрой травы штанины внизу стали неприятно тяжелыми. Ноги скользили, разъезжались. Деревья целились острыми ветками в глаза. Тонкий ломкий ноготь месяца (кальция не хватает?) с трудом продирался сквозь небесную муть. Редко-редко попадались прохожие, будто возникал из полутьмы все один и тот же человек.

Иван говорил возбужденно:

— Мы ведь с вами учились вместе, Света! В девяностой школе, на Петроградской, помните? И я ведь любил вас… безумно любил… Я и сейчас вас люблю, Света… Я… вы… ты… т-т-с… то есть вы… в-в… ветка, полная плодов и листьев. Можно, я вас поцелую?

— Хорошо, хорошо, поцелуешь, — отстраняясь, мелко смеялась Светлана. — Потерпи только минуточку… Сейчас, сейчас придем…

И затем — едва ли не мечтательно — пропела-проговорила:

В старом саде,

в самом заде,

вся трава помятая.

То не буря-непогода,

а любовь проклятая.

Они остановились у трехэтажного каменного здания, странно выглядевшего среди деревенских изб.

— Ну, вот, мы и пришли уже, миленочек! — почему-то вытирая рот, сказала Светлана.

Вошли в темный подъезд. И тут, прижав палец к губам, женщина прошептала:

— Подожди меня здесь, Ванюша… Пойду проверю: а вдруг МОЙ дома… Я скоренько, ты не думай…

И — пропала.

— Нет, — прочитав рассказ, сказал мой герой печально и твердо. — Нет, я не согласен. Мы все не согласны с таким концом! И мы имеем право на собственное мнение!

Что же, на нет и суда нет (есть «тройка» и трибунал, но это, будем считать, уже в прошлом).

А чужое мнение уважать надо. Уважим.

Иван остался один.

«Почему я такой? Откуда я в самом деле взялся?» — стал он мучительно думать и вспоминать. Он вспомнил весь сегодняшний день — с самого утра. Разговор в профкоме. Укоризненный взгляд матушки. Вспомнил свою бестолковую взрослую жизнь. Вспомнил детство, школу, милую застенчивую девочку Свету… Светочку… Светулю… Свои нелепые, такие наивные и такие славные мечтания!.. Ах, до чего же хорошо было в детстве! В раннем детстве… В самом-самом раннем… Еще раньше…

Отчего же так плохо сейчас?!

Ну, вспомни, еще немного, ну еще…

Минут через десять Светлана, свесившись в пролет, позвала громким шепотом:

— Иван, поднимайся!

Никто не откликнулся ей.

Раздраженная, шепча ругательства, женщина сбежала вниз. В подъезде не было никого. Светлана, распахнув дверь и одной рукой держась за нее, выглянула наружу.

На улице Ивана Добролюбова тоже не было. Его не было нигде… Моросил дождик. И чей-то паспорт плавал в луже возле обшарпанной двери.

В отпуск я собирался, как обычно, — летом. Но за последнее время устал, как, пожалуй, никогда прежде. И когда у нас в профкоме объявилась горящая путевка на апрель — взял. Махнул рукой на все и — в дом отдыха, в Курортный район.

Несколько дней провел — как во сне. Какая-то лень накатила, апатия, чего со мной сроду вроде бы не случалось. Старею, видимо. А ведь меня на работе «движком» называют. А в доме этом отдыха — раскис. Отлеживался. По берегу залива гулял. Народу было не густо — не сезон. Да к тому же и апрель выдался какой-то бестолковый: то солнце печет, то вдруг снег повалит.