классы по признаку успеваемости, позитивной дискриминации, итоговых тестирований, споров по поводу учебных программ и истории, двуязычного и мультикультурного обучения, а также альтернативных и чартерных[271] школ[272].

Они перечисляют наиболее надежные точки опоры критической расовой Теории, подчеркивая, насколько эффективно та способна встраиваться в другие дисциплины:

Политологи обдумывают предвыборные стратегии, придуманные критическими расовыми Теоретиками, а преподаватели феминологии рассказывают студентам об интерсекциональности – затруднительном положении небелых женщин и других индивидов, находящихся на пересечении двух или более категорий. Академические часы по критической расовой Теории часто включаются в курсы этнических исследований, а на факультетах американских исследований изучается материал по критическим исследованиям белых, разработанный авторами КРТ. Социологи, теологи и специалисты в области здравоохранения обращаются к критической Теории и ее идеям. Философы прибегают к идеям критической расовой Теории, анализируя такие вопросы, как дискриминация по представлениям[273] (viewpoint discrimination), или размышляя о том, насколько западная философия является, по сути, философией белого человека с его ценностями и методом рассуждения[274].

И действительно. Как мы обсудим в главе 8, согласно критическому расовому и феминистскому Теоретическим подходам, рациональное мышление – это западная философская традиция, которая несправедливо ущемляет женщин и расовые меньшинства. Исходя из этого, критическая расовая Теория занимает подчеркнуто активистскую позицию:

В отличие от некоторых академических дисциплин, критическая расовая Теория включает в себя активистское направление. Она пытается не только разобраться в нашей социальной ситуации, но и изменить ее, ставя перед собой задачу не только выяснить, как общество организовывается в соответствии с «цветным барьером» и расовыми иерархиями, но и преобразовать его к лучшему[275].

В результате лозунги критической расовой Теории звучат из уст активистов всех мастей, и можно легко простить тех – если критическая расовая Теория не посчитает это расизмом, – кому покажется расистской сама критическая расовая Теория, приписывающая белым людям глубокие моральные недостатки и изъяны характера (как следствие их доминирующей позиции). Нам говорят, что расизм встроен в культуру и его не избежать. Мы слышим, что белые люди – неизбежно расисты. Нам говорят, что расизм – это «предрассудки плюс власть», поэтому только белые люди могут быть расистами. Нас информируют, что только люди небелого цвета кожи могут говорить о расизме, а белым полагается просто слушать, поскольку им недостает «расовой выдержки» (racial stamina) для участия в таких разговорах. Мы слышим, что не смотреть на людей с точки зрения их расы (быть слепым к цвету) – значит быть расистом, а кроме того, пытаться игнорировать повсеместный расизм, доминирующий в обществе и закрепляющий привилегии белых. Подобные мантры можно услышать почти повсюду, но особенно громко они звучат в университетских кампусах. Дельгадо и Стефанчич считают это позитивным явлением:

Когда эта книга готовилась к печати, в нескольких десятках кампусов студенты проводили демонстрации за «безопасные пространства» и защиту от расово враждебной атмосферы: постоянных оскорбительных выпадов, эпитетов, реплик, а также демонстрации символов и флагов Конфедерации. Проблемы „атмосферы в кампусе“ вынуждают администрацию университетов серьезно задуматься, и на то есть веские причины. В условиях, когда позитивная дискриминация подвергается резким нападкам, университеты должны удостовериться, что их кампусы максимально гостеприимны. В то же время новое поколение миллениалов, судя по всему, вновь демонстрирует готовность противостоять нелегитимной власти[276].

Критическая расовая Теория стала неотъемлемой частью культуры кампусов во многих университетах, и, что интересно, ее последователей больше всего в самых элитных учебных заведениях. Интерсекциональность заняла центральное место в этой культуре, но также зажила и самостоятельной жизнью за ее пределами.

Критическая расовая Теория как прикладной постмодернизм

Несмотря на яркий постмодернистский акцент на дискурсах, установках и предрассудках, некоторые исследователи сомневаются, стоит ли считать эту ветвь критической расовой Теории по-настоящему постмодернистской. Одно из распространенных возражений заключается в том, что постмодернизм, как правило, отвергает общий смысл и стабильную идентичность (или субъективность). Поэтому с ортодоксальной постмодернистской точки зрения в политике идентичности нет особого смысла.

Критики, выдвигающие этот обоснованный аргумент, имеют право настаивать на признании «настоящими» только первых постмодернистов. Тем не менее верно и то, что в конце 1980-х – начале 1990-х критические расовые Теоретики впитали ряд основных идей радикально деконструктивистской первой фазы постмодернизма и умышленно адаптировали их к новому, откровенно политическому проекту. Новые критические расовые Теоретики подчеркнуто отвергали бесконечную и бесцельную деконструкцию первоначального постмодернизма, часто рассматривая ее как продукт привилегированного статуса белых мужчин-философов, не сумевших учесть свое привилегированное положение, таких как Фуко и Деррида. Например, черная феминистка и активистка белл хукс в 1980-х писала, что люди, которые хотели избавиться от субъективности и внятных высказываний (первоначальные постмодернисты), были обеспеченными белыми мужчинами, чьи голоса были услышаны и чья идентичность доминировала в обществе[277]. Кроме того, в своем влиятельном эссе 1990 года «Раса и эссенциализм в феминистской теории права» Анжела Харрис утверждает, что феминизм не оправдал доверия черных женщин, расценив их опыт просто как разновидность опыта белых женщин. Эти идеи определили основное направление мысли критической расовой Теории, сыгравшей важную роль в развитии интерсекциональности.

Интерсекциональность

Кимберли Креншоу, основательница критической расовой Теории и родоначальница концепции интерсекциональности, более других полагалась на постмодернизм в своих работах и наиболее последовательно выступала за его политизацию и практическое применение. Интерсекциональность зародилась как эвристика – инструмент, позволяющий каждому отдельному индивиду открывать для себя что-то новое, – но длительное время рассматривалась как теория, пока Креншоу не описала ее как «практику». Впервые Креншоу представила понятие интерсекциональности в полемической правоведческой статье 1989 года «Демаргинализируя пересечения расы и пола: черная феминистская критика антидискриминационной доктрины, феминистской теории и антирасистской политики»[278]. В ней она рассматривает три судебных дела о дискриминации и использует метафору дорожного перекрестка, анализируя, как индивид с двумя или более маргинализированными идентичностями может «попасть» под различные предрассудки. Она утверждает, что, подобно человеку, который стоит на пересечении двух дорог и рискует быть сбитым машиной, которая может примчаться с любой стороны, или даже попасть под несколько машин сразу, так и маргинализированный индивид может быть не в состоянии определить, какая из его идентичностей подвергается дискриминации в каждом отдельно взятом случае. Креншоу убедительно доказывает, что законодательство, запрещающее дискриминацию по расовому или гендерному признаку, неспособно справиться с этой проблемой, а также с тем фактом, что, к примеру, чернокожая женщина может столкнуться с особыми формами дискриминации, с которыми не сталкиваются ни белые женщины, ни чернокожие мужчины.

Этой проникновенной и, в общем-то, относительно непротиворечивой идее предстояло изменить мир. Подробнее Креншоу сформулировала ее два года спустя, в 1991-м, в своем крайне влиятельном эссе «Нанесение границ: интерсекциональность, политика идентичности и насилие