Во время своего монолога Гуров внимательно следил за выражением лица Калачева и заметил, что его нерушимое спокойствие несколько поколебалось. Глазки снова забегали, выдавая явное замешательство. Но смущение длилось недолго. По-видимому, твердое знание, что теперь ему есть на кого все свалить, придавало генералу такую уверенность, что никакая «странность» не могла поколебать его оптимистический настрой.

Вот и сейчас он довольно быстро собрался с мыслями и, отвечая, снова выглядел уверенно.

– Нет, гранатометов у нас на вооружении нет, это я и без документов могу вам сказать. Подствольники – да. Наш контингент – боевая пехота, и, разумеется, военнослужащие должны знать, как обращаться с подствольным гранатометом, ведь для пехотинца это один из основных видов вооружений. Задача командира – привить солдату навык обращения с таким оружием, чтобы он смог использовать его, например, во время проведения плановых учений или в реальном бою. Хотя последнее, конечно, крайне нежелательно. Но, как говорится, хочешь мира, готовься к войне, так что мы, со своей стороны, прилагаем все усилия…

Калачев вошел в раж и говорил так, будто рекламировал новый товар на презентации, и Лев решил немного охладить его ораторский пыл.

– Но на взорвавшемся складе были снаряды именно для ручных противотанковых гранатометов, – перебил он. – Не мне вам объяснять, насколько они отличаются от гранат для подствольников. Так что ошибка экспертов исключена. Гранаты были именно противотанковые. Я бы хотел получить ответ на простой вопрос – откуда они там взялись?

Калачев, обиженный, что его прервали на самом интересном месте, сделал небольшую паузу, после чего проговорил:

– Э-э… видите ли… Если не ошибаюсь, я уже сообщал вам, что следить за состоянием и движением боеприпасов это все-таки немного не моя компетенция. Я не могу один уследить за всем. Именно поэтому у меня существуют заместители и руководители различных структурных подразделений. Для того чтобы мне не приходилось лично проверять, достаточно ли продуктов в солдатской столовой, убрана ли территория, находятся ли на своих постах караульные. Я не должен делать это сам, на это есть специальные люди. То же касается и боеприпасов. Мне очень понятно ваше желание получить ответы на все эти вопросы, но проблема в том, что это – вопросы не по адресу. На них, без сомнения, смог бы в полном объеме ответить Дмитрий, но, как вы сами понимаете, он сейчас не сможет этого сделать. Я сейчас рассматриваю кандидатуры для замещения этой должности, как только новый заведующий хранилищами приступит к своим обязанностям, я уверен, он сможет во всем досконально разобраться и исчерпывающе ответить на любые вопросы.

«Ловко, – слушая эту отповедь, думал Гуров. – И не сказал ничего, и в сокрытии информации не обвинишь. Что ж с человека взять, если он действительно не знает? Не его это компетенция. А новый заведующий когда еще разберется. К тому времени все уж быльем порастет. Да и если не порастет, все равно с этого «нового» пользы для дела не много будет. Он ведь тут, собственно, ни при чем. Откуда ему знать, чего там его предшественник мухлевал? Это ведь не он противотанковые гранаты невесть откуда привез и на склад сунул. Это ведь Рыбаков. С него и спрашивайте. Ловко. Нет, как хотите, а это самоубийство для господина Калачева просто подарок».

– Послушайте, Владимир Григорьевич, – заговорил он, когда командир закончил свою назидательную речь. – То обстоятельство, что сами вы не можете ответить на вопрос о боеприпасах, конечно, создает мне некоторые неудобства, но любая проблема имеет решение. Вы не должны даже сомневаться, что моих полномочий вполне достаточно для того, чтобы пригласить сюда людей, весьма компетентных в подобных вопросах. Они изучат соответствующую документацию и выяснят все, что меня интересует, гораздо раньше, чем в этих делах досконально разберется новый заведующий. Я уже созванивался со своим руководством в Москве, проверочная комиссия готова выехать. Но, учитывая, что вы сделали шаг навстречу, предоставили документы и показали свою готовность к сотрудничеству, я уже подумал было, что привлечение дополнительных сил не понадобится. Признаюсь, собирался даже дать, так сказать, отбой тревоге, отменить выезд людей. Но… по-видимому, поторопился. Жаль, жаль.

– Вы, конечно, можете приглашать всех, кого посчитаете нужным, – осторожно начал Калачев, явно недовольный таким поворотом дела, – но мне тоже показалось, что мы и без «дополнительных сил» сумели найти общий язык. Разве я создавал какие-то препятствия в вашей работе? Вводил в заблуждение, отказывался давать информацию? Напротив, я стараюсь делать все возможное со своей стороны, чтобы помочь. Вы хотели изучить ведомости о перемещении боеприпасов, я дал вам в помощники человека, максимально компетентного в этих вопросах. Но, волею судеб, все сложилось… так, как сложилось. Однако я и в этом случае сделал все от меня зависящее, чтобы вы получили необходимую вам информацию. Все, что было у Дмитрия Ивановича в сейфе, в тот же день лежало у вас на столе. Казалось бы, это ли не готовность к сотрудничеству? Я даже, в каком-то смысле, превысил свои полномочия, чтобы удовлетворить ваши нужды. Все-таки это не мой сейф, и, строго говоря, я не должен был так бесцеремонно туда вторгаться. Но я сделал это. Сделал, чтобы угодить вам. И вот вы снова недовольны и грозите мне какой-то комиссией. Ну присылайте, что я могу сказать. Если эти люди лучше разберутся в наших делах, чем мы сами, присылайте.

Изображая из себя жертву жестокой несправедливости и полицейского произвола, Калачев настолько вошел в роль, что при последних словах даже рукой махнул, дескать, пропадай оно все.

Лев оценил артистические способности собеседника, но изменить первоначальные намерения это его не заставило.

– Да, разумеется, – проговорил он. – Каковы бы ни были обстоятельства, я должен делать свою работу. А моя работа в том, чтобы выяснить, по какой причине на складе оказались боеприпасы, произошел взрыв и пострадали люди. И я, конечно же, постараюсь выяснить это как можно скорее.

– Не сомневаюсь в этом, – поняв, что театральное выступление полковника не убедило, сказал Калачев. – Единственное, что могу добавить по поводу боеприпасов, это то, что на наших складах хранились не только вооружения, принадлежавшие, собственно, части.

– Вот как? – навострил уши Гуров. – А чье же еще оружие могло здесь храниться?

– Мы сотрудничаем с организацией, занимающейся подготовкой кадров для частных охранных фирм, – спокойно, как о каком-то незначительном пустяке, говорил Калачев. – Они, разумеется, обучают своих клиентов и навыкам обращения с боевым оружием в том числе. Но у них нет собственного полигона и подходящих условий для хранения вооружений. Поэтому они заключили договор с нами. На наших складах хранятся их оружие и боеприпасы, и, кроме того, иногда мы предоставляем им наш полигон для тренировок, так сказать, в реальных условиях. Оружие, разумеется, хранится отдельно от нашего, и тренировки, о которых я упомянул, проводятся в такое время, когда на полигоне не заняты наши военнослужащие. Для нас это не обременительно, для них удобно, ну а в целом для части дополнительное подспорье. Небольшой доход, который можно использовать на хозяйственные нужды. К счастью, сейчас в этом плане у подразделений есть определенное, так сказать, пространство для маневра.