Настал день – если, конечно, это был день, – когда ни с того ни с сего в камеру явились трое мужчин, наставили ослепительный свет в мои моргающие подслеповатые глаза, бросили меня на пол и удостоили расчетливых пинков и прочих знаков внимания. Звуки, которые я издавала, были мне знакомы: я их слышала из-за стен. В подробности вдаваться не буду, скажу только, что электрошокеры тоже применялись.

Нет, меня не изнасиловали. Видимо, для этой цели я была слишком стара и груба. Может, конечно, они гордились своими высокими моральными принципами, но я в этом сильно сомневаюсь.

Процедура с пинками и электрошоком повторялась еще дважды. Три – волшебное число.

Плакала ли я? Да, слезы катились из двух моих зримых глаз, моих влажных, плачущих человеческих глаз. Но еще у меня был третий глаз в середине лба. Я его чувствовала – он был холоден, как камень. Он не плакал – он видел. И в глубинах, под ним, кто-то думал: «Я вам за это отплачу. Мне плевать, сколько времени пройдет и какого говна я наемся за это время, но я вам отплачу».

Затем по прошествии неведомо какого периода и без малейшего предупреждения дверь в «Исполать» с лязгом распахнулась, мою камеру залил свет, и двое в черных мундирах вытащили меня за порог. Никто ни слова не промолвил. Меня – к тому времени жалкую развалину, вонявшую еще хуже прежнего, – отконвоировали или отволокли по коридору, которым я прибыла, через дверь, в которую я вошла, и в кондиционированный фургон.

Не успела я оглянуться, как очутилась в гостинице – вот именно, в гостинице! Не люксовом отеле, скорее в «Холидей-Инне», если название тебе о чем-нибудь говорит, хотя, я подозреваю, оно не говорит тебе ни о чем. Но где же прошлогодние бренды? Унесены ветром[39]. Или, точнее, унесены взмахами кисти и стараниями подрывников, потому что, когда меня затащили в вестибюль, рабочие наверху как раз закрашивали вывеску.

Приветливо улыбавшихся портье в вестибюле не было. Вмес-то них был человек со списком. Между ним и двумя моими экскурсоводами состоялся некий разговор, и меня провели в лифт, а затем по коридору с ковром, где только-только полезли наружу признаки отсутствия горничных. Еще пара месяцев – и у них тут все заплесневеет, всплыло из каши в моей голове, когда какую-то дверь открыли карточкой.

– Приятно вам погостить, – сказал один из моих кураторов.

По-моему, он не иронизировал.

– Три дня отдыха и восстановления сил, – сказал другой. – Если что-то понадобится, позвоните дежурному.

Дверь за ними закрылась. На столике стоял поднос с апельсиновым соком, и бананом, и зеленым салатом, и порцией тушеного лосося! Кровать с простынями! Несколько полотенец, плюс-минус белых! Душ! А главное, прекрасный фаянсовый унитаз! Я пала на колени и – да, вознесла молитву от всей души, хотя не могу сказать, кому или чему я молилась.

Съев все до крошки – пусть еда отравлена, мне было все равно, до того я ей обрадовалась, – я несколько часов принимала душ за душем. Одного душа не хватило – я слишком обросла грязью. Я обследовала заживавшие ссадины, желтевшие и лиловевшие синяки. Я похудела: я различала ребра, которые появились вновь, – многие десятилетия они отсутствовали по причине ежедневного фастфуда на обед. В период моей юридической карьеры тело было для меня лишь транспортным средством, в котором я перемещалась от одной вершины к следующей, но тут во мне проснулась нежность к нему. Какие у меня розовые ногти на ногах! Какой сложный узор вен на руках! Мне, однако, не удавалось как следует разглядеть свое лицо в зеркале ванной. Это кто там такая? Черты расплывались.

Потом я долго спала. Когда проснулась, меня ждала еще одна восхитительная трапеза – бефстроганов со спаржей на гарнир, и мельба на десерт, и – о радость! – чашка кофе! Я бы не отказалась от мартини, но догадывалась, что в эту новую эпоху алкоголь в женское меню не включают.

Незримые руки унесли мою прежнюю вонючую одежду – похоже, мне полагалось облачиться в белый махровый гостиничный халат.

В мозгу все по-прежнему путалось. Я была точно высыпанный на пол пазл. Но на третье утро – или, может, под вечер – я проснулась, и в голове прояснилось. Я, кажется, вновь могла думать; я, кажется, вновь могла подумать слово «я».

А кроме этого и словно в подтверждение этому мне выложили свежий наряд. Не то чтобы сутана и не вполне бурая власяница, но близко. Я ее уже видела – на стадионе, на женщинах в расстрельном взводе. Меня подрал мороз.

Я ее надела. А как еще я должна была поступить?

Протокол свидетельских показаний 369А

25

Теперь я опишу подготовку к моему бракосочетанию, поскольку тут интересовались, каким образом подобные вещи устраиваются в Галааде. Жизнь моя повернулась так, что мне выпала возможность наблюдать процесс заключения брака с обеих сторон – и со стороны невесты, которую готовят, и со стороны Теток, ответственных за подготовку.

Уговор о моей свадьбе был стандартный. Формально на возможные варианты влияли темпераменты обеих сторон, а также их положение в галаадском обществе. Но в каждом случае подлинная цель была одна: всех девочек – из хороших семей, а также из менее привилегированных – надлежало выдавать замуж рано, пока не произойдет случайная встреча с неподходящим мужчиной, которая приведет к тому, что прежде называлось влюбленностью, или, того хуже, к потере невинности. Этого последнего позора следовало избегать любой ценой – последствия могли быть суровые. Смерть через побиение камнями – судьба, которой никто своим детям не желал, а на репутации семьи могло остаться практически несмываемое пятно.

Как-то вечером Пола позвала меня в гостиную – послала Розу выковырять меня из моей ракушки, как она выразилась, – и поставила перед собой. Я встала, куда велели, – в ослушании не было толку. В гостиной сидели также Командор Кайл и Тетка Видала. И еще одна Тетка – я ее впервые видела, – которую мне представили как Тетку Габбану. Я сказала, что приятно познакомиться, но, наверное, у меня получилось угрюмо, потому что Пола заметила:

– Понимаете, о чем я?

– Возраст такой, – сказала Тетка Габбана. – Даже милые и послушные девочки через это проходят.

– Она, безусловно, достаточно взрослая, – сказала Тетка Видала. – Чему могли, мы ее уже научили. Они, если застревают в школе, становятся неуправляемыми.

– Она правда женщина? – спросила Тетка Габбана, впившись в меня взглядом.

– Конечно, – сказала Пола.

– Там ничего не подложено? – спросила Тетка Габбана, кивнув на мою грудь.

– Разумеется, нет! – сказала Пола.

– Вы удивитесь, на какие ухищрения идут некоторые семьи. Бедра у нее хорошие, широкие, таз не узкий. Покажи зубы, Агнес.