– У меня в медкарте написано, – сказала я. – Когда я родилась.

– Попробуй сначала, – посоветовала ему Ада.

Элайджа уставился в ковер.

– Нил и Мелани тебе не родители, – сказал он.

– Еще какие родители! – сказала я. – Что вы говорите такое?

К глазам подступали слезы. В реальности распахивалась еще одна пустая бездна: Нил и Мелани блекли, преображались. До меня вдруг дошло, что я толком ничего не знаю ни про них, ни про их прошлое. Они не говорили, а я не спрашивала. Никто не расспрашивает своих родителей про их прошлое, ну?

– Я понимаю, тебе трудно, – сказал Элайджа, – но это важно, поэтому я повторю: Нил и Мелани тебе не родители. Прости, что так в лоб, но времени у нас мало.

– А кто они тогда?

Я быстро заморгала. Одна слеза вытекла; я ее стерла.

– Вообще не родня, – сказал Элайджа. – Им тебя отдали на хранение, когда ты была маленькая.

– Не может такого быть, – сказала я. Но уже не так убежденно.

– Надо было сказать раньше, – вставила Ада. – Они хотели тебя поберечь. Собирались все объяснить вчера, но…

И она умолкла, захлопнула рот. Она ни словечком не упомянула о смерти Мелани, будто они были никакие не подруги, но теперь я разглядела, что она правда горюет. От этого я к ней сильнее прониклась.

– В их обязанности входило укрывать тебя и защищать, – сказал Элайджа. – Жалко, что все это тебе рассказываю я.

Помимо запаха новой мебели я чуяла Элайджу: от него пахло потом, плотностью, экономичным хозяйственным мылом. Органическим хозяйственным мылом. «Мелани таким стирает, – подумала я. – Стирала».

– А кто они? – прошептала я.

– Нил и Мелани – очень ценные и опытные члены нашей…

– Да нет, – сказала я. – Мои другие родители. Настоящие. Кто они? Они тоже умерли?

– Я еще кофе заварю, – сказала Ада. Встала и ушла в кухню.

– Они живы, – сказал Элайджа. – Во всяком случае вчера были.

Я вытаращилась. Может, он врет? Но зачем бы ему? Хотел бы сочинять – мог бы сочинить что-нибудь получше.

– Я ни одному слову не верю, – сказала я. – Я даже не понимаю, зачем вы это говорите.

Вернулась Ада с кружкой кофе и сказала, что если кто-нибудь тоже хочет – наливайте, и, может, мне надо побыть одной, все обдумать.

Что обдумать? Что тут обдумывать? Моих родителей убили, но они мне были не настоящие родители, а вместо них появилась пара других.

– Что обдумывать? – сказала я. – Я ничего не знаю – мне нечего думать.

– Что тебя интересует? – спросил Элайджа любезно, но устало.

– Как это получилось? Где мои настоящие… другие мать с отцом?

– Ты много знаешь про Галаад? – спросил он.

– Конечно. Я смотрю новости. Мы в школе учили, – угрюмо ответила я. – Я ходила на марш протеста.

«Хорошо бы, – думала я, – Галаад этот испарился вообще и отвязался уже от нас».

– Там ты родилась, – сказал Элайджа. – В Галааде.

– Да вы издеваетесь, – сказала я.

– Тебя вывезли твоя мать и «Мой день». Рискуя жизнью. Галаад устроил бучу – хотели тебя назад. Твердили, что твои так называемые законные родители имеют на тебя право. «Мой день» тебя спрятал, а искала куча народу, плюс еще СМИ подняли хай.

– Как с Младеницей Николь, – сказала я. – Я в школе писала про нее сочинение.

Элайджа снова вперился в ковер. А потом взглянул на меня в упор:

– Младеница Николь – это ты и есть.

Автограф из Ардуа-холла

24

Нынче днем меня вновь призвал Командор Джадд – приглашение доставил младший чин Очей лично мне в руки. Командор Джадд мог поднять трубку и обсудить свои дела через Комптакт – его кабинет с моим соединяет внутренняя прямая линия, аппараты красные, – но, как и я, он не знает, кто еще, может статься, нас слушает. Вдобавок, думаю я, по причинам прихотливой и противоестественной природы он нашими небольшими тет-а-тетами наслаждается. В моем лице он видит свое творение – я олицетворяю его волю.

– Надеюсь, вы здоровы, Тетка Лидия, – сказал он, когда я села напротив.

– Процветаю, хвала. А вы?

– Сам я чувствую себя прекрасно, но, боюсь, Жена моя хворает. Это тяготит мне душу.

Что ж тут удивляться-то? В последний раз, когда мы виделись, нынешняя Жена Джадда уже поистрепалась.

– Воистину прискорбное известие, – сказала я. – Что ее беспокоит?

– Ясности нет, – ответил он. Ясности никогда нет. – Заболевание внутренних органов.

– Хотите проконсультироваться с кем-нибудь из клиники «Настои и Устои»?

– Пока нет, пожалуй, – сказал он. – Скорее всего, какая-нибудь мелочь, не исключено даже, что воображаемая, как зачастую бывает с женскими жалобами.

Повисла пауза – мы разглядывали друг друга. Скоро, страшилась я, он опять овдовеет и приступит к поискам очередной малолетней суженой.

– Помогу всем, чем смогу, – сказала я.

– Благодарю вас. Вы так хорошо меня понимаете, – улыбнулся он. – Но позвал я вас не за этим. Мы сформулировали свою позицию относительно гибели Жемчужной Девы, которую потеряли в Канаде.

– Так что же там произошло?

Ответ уже был мне известен, но делиться я не планировала.

– По официальной версии Канады – самоубийство.

– Сердце разрывается, – отвечала я. – Тетка Адрианна была одной из самых преданных и квалифицированных… Я очень в нее верила. Она обладала исключительной отвагой.

– Наша версия гласит, что канадцы покрывают преступление, а Тетку Адрианну убили презренные террористы «Моего дня», чьему беззаконному присутствию на своей территории Канада потакает. Хотя, между нами говоря, мы в растерянности. Кто его знает? Возможно даже, что это было случайное убийство из-за наркотиков – подобное творится в их растленном обществе сплошь и рядом. Тетка Салли вышла на угол купить яиц. Вернувшись и обнаружив последствия трагедии, она мудро решила, что ей лучше всего срочно вернуться в Галаад.

– Очень мудро, – согласилась я.

После своего внезапного возвращения потрясенная Тетка Салли незамедлительно явилась с докладом ко мне. И поведала, какой конец настиг Адрианну.

– Она на меня напала. Ни с того ни с сего, мы как раз собирались в консульство. Я не знаю почему! Ринулась на меня, душила, я отбивалась. Это была самооборона, – прорыдала она.

– Кратковременный психотический эпизод, – сказала я. – В Канаде обстановка незнакомая и изнурительная, пребывание там подрывает силы – такое случается. Вы поступили верно. У вас не было выбора. Не вижу, зачем об этом знать еще кому-нибудь, – а вы что скажете?