А папа тем временем, желая угодить дочери, относил на почту запечатанные конверты с самодельными марками. Один раз попытался даже подыграть Наде и принес письмо «от мамы». Но девочка серьезно посмотрела на него и сказала, что это вовсе не от нее. В какой-то момент она поймала его озабоченный взгляд и решила, что ему неприятно так часто говорить о маме, которая сбежала от него и живет с другим мужчиной. Она сама не была в обиде на маму, но папе эта ситуация наверняка неприятна. Тем более, он все никак не начинал ни с кем встречаться.

Через какое-то время он познакомил Надю с одной женщиной. Правда, она не появлялась у них дома, они встречались у папы на работе, в многопрофильной клинике. «Коллега», – заключила Надя. Что ж, логично. Она думала, папа хочет, чтобы они с его новой пассией нашли общий язык, прежде чем он приведет ее к ним домой. Надя не сопротивлялась, много разговаривала с женщиной-доктором, рассказывала про маму и про свое отношение к ее отъезду, а еще про места в Европе, которые хочет посетить на каникулах перед первым курсом института. Спустя несколько месяцев Надя догадалась, что разговаривает вовсе не с новой возлюбленной отца, а с психологом. И после серии сеансов, когда постепенно начали таять надежды на воссоединение с мамой, Надя раз и навсегда возненавидела представителей этой профессии.

Отчасти именно поэтому она испытала настоящий стресс, когда Дэн сообщил ей о своей мечте. Она не могла ему препятствовать, но убедительно просила, чтобы в их доме не было даже отголосков психологической ереси.

И вот однажды она осознала, что пришла к тому, от чего бежала – к семье, в которой никто «не трогает папу». С разницей в том, что ей не приходилось беспрестанно гонять разбушевавшихся детей, ведь папы чаще всего не было в поле зрения.

А кто она сама? Тень собственной матери, которая толком и не жила. Надя как никто знала, что худшее, что может сделать мама, – это не быть самовлюбленной эгоисткой и не уехать с любовником, поддавшись страстному влечению, от опостылевшего быта и деспотичного мужа, а тихо, без всякого предупреждения, взять и умереть. Поэтому даже когда ей страсть как не хотелось жить, она гнала от себя ужасные мысли, лишь изредка жалея о том, что ни одна из ее попыток расстаться с жизнью в подростковом возрасте не увенчалась успехом.

Ее папа следил за дочерью достаточно пристально, чтобы предотвратить парочку критических эпизодов, и всячески контролировал ее психоэмоциональное состояние как самостоятельно, так и с привлечением помощи, которую приходилось всячески маскировать, поскольку на «мозгоправов» Надя наложила табу еще после самого первого опыта. Папа женился на той женщине-психотерапевте из клиники. Надя не могла и не хотела этому препятствовать, но поставила условие, чтобы мачеха даже не думала устраивать ей сеансы. Папа согласился, но всегда прислушивался к мнению жены относительно поведения дочери.

Погода в доме установилась довольно спокойная, Надя вскоре переросла самый критический период и начала активно интересоваться различными сторонами жизни. Окончательно ее домашние успокоились, когда она привела на чай своего будущего жениха – перспективного и серьезного юношу Дениса Жолудева.

Заранее ожидая от собственных детей принятия ее такой, какая она есть, со всеми ее слабостями и эгоистичными замашками, Надя сама никак не могла оторваться от них, хотя порядком уставала от плотного и постоянного взаимодействия. Она отвергала предложения Дэна нанять няню, вспыхивала: «По твоей милости они практически лишены отца, а ты хочешь устроить так, чтобы они и мать не видели!» Дэн просил ее не драматизировать, ведь не случится ничего плохого, если специально подготовленный человек побудет с детьми, пока они ходят в кино или ресторан. Но он не успевал договорить, потому что Надя начинала истерично смеяться ему в лицо: «Нам такое не светит! Когда в последний раз мы куда-то выходили?»

9

«Я тебя люблю. Ты – лучшее, что случалось со мной».

Сообщение доставлено. Значит, она его по-прежнему не блокирует. Этого ему было достаточно, чтобы уснуть счастливым. Особенно сегодня, после встречи с сумасшедшей Аглаей, он с особой нежностью вспоминал ее полную противоположность – свою Сюзанну. Он не уставал сравнивать ее с каждой женщиной, встречающейся ему где бы то ни было, потому что она всегда выигрывала. А он испытывал гордость от того, что ему посчастливилось быть с ней, пусть и совсем недолго, что она читает его сообщения, что она, возможно, думает о нем в своем северном приморском городе.

Чем непристойнее и глупее вела себя Аглая, тем сильнее он тосковал по своей любимой. И тем сильнее на него давил груз собственного предательства. Аглая всерьез потрясла его своей прямолинейностью и наглостью. Да и как бы старательно он ни пытался это скрыть, его не могло не беспокоить то, что они сделали с ней в пьяной агонии. И пусть она оказалась беспринципной шлюхой – кем были они, когда им в голову пришла эта дурная затея? Да, он помнил, что первым предложил поразвлечься со стриптизершей, но никак не мог понять, что двигало им в тот момент: алкоголь, влияющие на потенцию препараты, сексуальный голод? Быть может, в тот вечер он почувствовал, что сегодня сможет, что его затянувшееся половое бессилие уступило место здоровой эрекции? Черт знает, на что он надеялся. И эта неспособность объяснить собственное поведение и мотивы своих дурных поступков смущала его больше всего.

После расставания с Сюзанной у него было несколько половых контактов – ничего серьезного. Но от одной партнерши к другой ситуация усугублялась. Около года назад он оказался в постели с милой девушкой Софией, с которой он вроде как начал встречаться после продолжительного общения в «Тиндере». В самый ответственный момент она напомнила ему про резинку и тем самым напрочь сбила его решительный настрой. Вэл объяснил ей, что этот инородный предмет и эрекция в его случае несовместимы, и она взяла с него обещание, что он как можно скорее проверится у врача. Она сказала, что если никаких физиологических причин не обнаружится, они попробуют еще раз, она ему поможет, но отказаться от контрацепции она не готова. Вэл уважил и принял ее позицию, сходил к врачу и получил подтверждение своей мужской состоятельности. И для себя нашел объяснение: он не может быть ни с кем после Сюзанны. Его способность вести активную половую жизнь пропадала пропорционально уходящему с того момента, когда он оставил Сюзанну, времени. Как бы бредово это ни звучало, он вбил себе в голову, что если и сможет когда-нибудь снова полноценно заниматься сексом, то только с ней. С Софией он встретился еще пару раз и потерял к ней интерес, даже не дав ей возможности «помочь» ему в постели – до этого просто не дошло.

Мысленно шутя, он сравнивал себя с Белоснежкой, пробудить которую может только поцелуй принца. И почему-то ему было очень спокойно в этом ожидании. Он даже с философским смирением принял тот факт, что Сюзанны больше никогда не будет в его жизни, что, если он когда-нибудь и сделает решительный шаг ей навстречу (более решительный, чем ежедневные сообщения), она пошлет его куда подальше. Он не мог объяснить, почему до сих пор не попытался раскрыть ей истинные причины своего поступка, в которых, по сути, не было никакой тайны. И теперь что-то побудившее его повести себя так эгоистично и нелогично, причинить боль и ей, и себе, переродилось в эту напасть, мешающую ему вступать в серьезные отношения с другими женщинами.