– Он сказал всё, что знал…

Мы громко рассмеялись, и в ответ на это Шурик просунул лапу под дверь и попытался таким образом прорваться в комнату. Вадик плюхнулся на живот и обменялся с Шуриком рукопожатиями (или лапопожатиями?), но неблагодарное животное выпустило когти и попыталось нанести телесные повреждения.

– Ай, Шурик! – сказал Вадик, отдёргивая руку. – А я тебе консе-е-ервов купил…

– Вау! – сказал Шурик и сел.

Выйдя из комнаты, мы на цыпочках прошагали мимо Аниной комнаты, а следом за нами, громко, как лошадь, поскакал кот, выкрикнув победоносное «Ура!» В этот свой крик он вложил столько энтузиазма, столько неприкрытой гордости за свой желудок, что зажмурил глаза и врезался в тумбочку. Тумбочка заныла, а сам Шурик недоуменно смотрел перед собой. Потом, полувопросительно и полуобиженно мяукнул то, что я Вадику никогда переводить не стала бы. И где он только этого набрался? Не от Ани же! Наверное…

Аня выскочила посмотреть, что случилось, взяла ошарашенного зверя на руки и укоризненно сказала:

– Разобьёте мне Шурика!

– Он же не вазочка, – осторожно сказал Вадик. Шурик же пытался вырваться из рук, но Аня держала его крепко-крепко.

– Раздавишь мне подопытного, – укоризненно сказала я Ане, покачав при этом головой.

Уплетая консервы, Шурик довольно жмурился, громко при этом чавкая.

– В общем, так, – решительно сказала Аня. – Элька, тебе, как бабушке, нужно позвонить родителям. Шурик, не чавкай.

– Хрю? – переспросил Шурик, недовольно вырываясь из цепких лап кулинарной нирваны.

– Чего-чего? – переспросила я недовольно, вырываясь из ностальгических кулинарных воспоминаний о мимолётном детстве. – Борьке, что ли, мне позвонить надо? И при чём тут бабушка Шурика?

– Я, кажется, понял, – сказал Вадик. – Это Аня тебя в свои бабушки хочет оформить.

Удивительно, как быстро люди обрастают вещами и родственниками! С какой лёгкостью появляются братья – родные, двоюродные, приёмные, худые и необъёмные! Закрываю и открываю глаза – появляется сестра. Снова закрываю и открываю – и сестра становится внучкой, братья – внучатыми племянниками, а я сама бегу по магазинам купить маленьким родственникам подарки на Новый год, хотя они предпочитают получать их деньгами. А ещё варю компот, пеку пирожки, надеваю на внучку красную шапочку, даю внучке в руки корзинку с пирожками и отправляю её сделать крюк по лесу, чтобы она снова принесла эти пирожки ко мне. А пока внучка будет бродить, у меня прорежутся клыки, я покроюсь жёсткой серой шерстью, в глазах появится нездоровый блеск, что уж говорить о хвосте…

– Нет! – панически выкрикнула я. – Не надо больше родственников! Хватит!

– Хех, – язвительно сказал Шурик, не отрываясь от пищи насущной.

– Вот именно! – подтвердила я.

– Да ты пойми… Родители сюда уже несколько раз звонили. А я – бабушка спит, бабушка пошла в магазин, бабушка просила не беспокоить… Надо же, чтобы она хоть раз оказалась дома! Ну, Э-э-элечка! Ну пожа-а-алуйста! – мило улыбнувшись, протянула Аня. Вадик хихикнул, но, перехватив мой гневный взгляд, прикрыл рот ладошкой. Я поставила ноги на ширине плеч, руки на поясе, выражение лица неопределённое (видела в каком-то фильме про маньяков).

– Кто? – гневно, громко, выразительно спросила я. Мой голос эхом разнёсся по комнатам, то затихая, то возвращаясь в уши благодарных слушателей с ещё большей громкостью (да, да, я и так умею!).

– Ну ладно, Элька, Элька! – крикнула Аня, закрыв уши ладонями. – Выключи своё дурацкое эхо!

– Оно не дурацкое, – ласково сказала я. – Оно родное, удомашненное.

– Выключи! – завопила Аня.

Я пожала плечами и остановила звук.

– Здорово! – сказал немного ошалевший Вадик, продолжая то отводить ладони, то прижимать их к ушам. А Аня сначала ничего не сказала – резко повернувшись, она пошла снимать совсем перепугавшегося Шурика с занавески. Потом Аня посмотрела на меня с тем же неопределённым выражением лица (тот фильм про маньяков мы смотрели вместе с Аней) и изрекла:

– Если и после этого ты не согласишься быть моей бабушкой, то… – и не договорила, а только громко засопела.

Это помогло мне понять всю серьёзность её намерений, и я спокойно согласилась:

– Да хоть внучкой.

Битый час Вадик и Аня пытались объяснить мне, какой у Аниной бабушки (которая почему-то была и бабушкой Вадика тоже) голос. Всё это очень походило на занятия сольфеджио – я на разные лады распевала фразу: «Внученька, иди кушать!» Уже через полчаса, несмотря на выходной день (в который, как известно, всё дозволено) в стенку стали стучать соседи. Через сорок пять минут соседи стали громко кричать: «Девочка, пожалуйста, не выводи бабушку! Иди поешь! Ты же видишь, как она для тебя старается!»

Ну они, конечно, не в точности так сказали, но общий смысл был примерно таким. На что я громко ответила Аниным голосом: «Не могу! Я тренирую силу воли! Бабушки!» Но потом мы решили пожалеть соседей и перешли на фразу: «Выпьем с горя, где же вилка!»

Происходило это примерно так:

– Выпьем с горя, где же вилка! – говорила я.

– Не похоже, – возмущалась Аня.

– Слишком высоко, – поправлял меня Вадик.

– Угу, – подтверждал их слова Шурик.

– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.

– Ну не басом же! – возмущалась Аня.

– И мягче, – поправлял меня Вадик.

– Угу, – подтверждал их слова Шурик.

– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.

– Фальшивишь! – возмущалась Аня.

– Немного не так, но похоже, – поправлял меня Вадик.

– Угу, – подтверждал их слова Шурик.

– Выпьем с горя, где же вилка! – исправлялась я.

– Совсем не так! – возмущалась Аня.

– Совсем не так! – поправлял меня Вадик.

– Угу, – подтверждал их слова Шурик.

– Нет, не выпьем, где топор-р-р?! – кричала я.

Всё это продолжалось до тех пор, пока я невзначай не спросила:

– А телефон у этой вашей голосистой бабушки есть?

– Есть, а что? – заинтересованно спросила Аня.

Я выразительно на неё посмотрела. Очень выразительно. Сложно перечислить, сколько всего выражал мой детский ангельский лик. Аню аж перекосило.

– Точно! – подпрыгнул Вадик. – Ей же можно позвонить! Элька позвонит, заговорит Аниным голосом, и всё узнает! – в этот момент Вадик посмотрел на моё выразительное лицо, перестал подпрыгивать и сник. – Всё… Ну голос её узнает… И будет знать… Всё. То есть голос. Да, Элька?

– Да! – сказала я в ярости слегка охрипшим голосом.

Аниной бабушке мы дозванивались в деревню: