Влип ты, Валет Пиковый, ай, влип! По самые уши. Одно и остается теперь: форс мажий давить, лепить чернуху. Долго ли на голом форсе выдержишь? До первого серьезного дела. А-а, ладно, нечего загадывать, авось и вывезет кривая! Ты-то купцов расклад теперь знаешь, а он твой — нет.

Сыграем втемную?

— …А не боишься, Ермолай Прокофьич, что я вот сейчас тебе рот словом наговорным залеплю, да и сверну шею по-тихому? И ружье не поможет — не выстрелит оно у тебя, хоть и «тулка» безотказная. Как, не думал о таком?

— Думал. Ты меня сдуру порешишь — люди мои, што снаружи караулят, тебя в клочья порвут. А сам-один ты троих не потянешь, нет, не потянешь! — иначе шиш бы тебя поймали да на каторгу упекли! И коли хотел бы ты со мной поквитаться, жизнь свою на мою разменять — я б давно со свернутой шеей под лавкой лежал. Не боюсь я тебя, Дуфунька. Ить жить-то всякому хочется! Вот и выходит, што не тронешь ты меня, и к властям не пойдешь. А вздумаешь и взаправду в бега податься — в глухомани сгинешь. Дебрей ты тутошних не знаешь, а места наши гиблые. Не веришь — Силантия спроси. Вот и остается тебе, варнак, считай, одна дорога: в артель мою подаваться. Да ты соглашайся, соглашайся! Будешь моим человеком — не обижу!

— Не обидишь? — ты вновь потрогал коросту засохшей крови на затылке. — А долю-то какую положишь?

— Вот это — другой разговор! — разом повеселел купец. — Это — по-нашенски! Сразу видать сурьезного человека!..

* * *

Через полчаса ожесточенного торга вы наконец ударили по рукам.

— Силантий! Карпуха! Петька! — купец распахнул настежь дверь избы. — Нового товарища примайте, шиш лесной!

Из-за спины купца ты увидел, как неторопливо поднимается от корявого плетня молчаливый Силантий, закидывает за плечо карабин… И только тут до тебя дошло, что во время всего разговора Силантий держал тебя на мушке: сидел-то ты аккурат напротив окошка.

Да, силен ты, Ермолай Прокофьич, ничего не скажешь!.. а я-то тебя на испуг брал!

Дурнем попусту бранил…

Уста их мягче масла, а в сердце их вражда;

слова их нежнее елея, но они суть обнаженные мечи.

Псалтирь, псалом 54

Он был вышколен на диво, этот лакей в черкеске, слишком кавказской, чтобы быть настоящей.

— Что прикажете, дидебули?

"Дидебули" — «вельможа» на родном языке князя Джандиери. Да, он еще и умен, этот лакей, поскольку в присутствии забавной селянки, веселой прихоти господина полуполковника, решил обойтись без обращений, способных указать род занятий или истинный титул гостя.

Смотри-ка! — он даже карточку вин, забранную в белый с палевой решеткой переплет, предложил именно тебе, как даме, не погнушался.

Глазом не моргнул.

— Любезнейший! — ты прищелкнула пальцами, и лакей вытянулся в струнку, опоздав сообразить, стоит ли до такой степени угождать забаве князя. — А скажи-ка мне, голубчик…

Пауза.

Во время которой ты и не подумала заглянуть в карточку.

— По-моему, я где-то (чуть не вырвалось: в бараке, от новоприбывшей этапницы) слышала, что именно ресторатор Саакадзе позапрошлым летом приобрел кузнецовскую коллекцию? Ну, знаете, ту, что из собственных садов Григория Александровича на Мадере?..

Взгляд лакея налился влагой, словно у потерянной собаки, когда случайный прохожий тронет загривок по-хозяйски и бросит мимоходом: "Рядом!"

— Да-с! именно так, как вы изволите говорить!

— Чудненько, чудненько… А случаем не осталось ли у вас бутылочки сухой мадеры «Серцеаль» из этой коллекции? Доктора рекомендовали мне, голубчик, исключительно сухое вино, в связи с катаром желудка!..

— Три бутылки-с на текущем счету купца первой гильдии Юшина… но если дорогой дидебули прикажет!.. осмелюсь сообщить: сто пятьдесят рублей бутылка-с!..

— Ну что ж… — разочарованно фыркнула ты, но князь Джандиери лишь слегка хлопнул по столу широкой ладонью:

— Ты слышал заказ дамы? Остальное — на усмотрение Датуны. Живо!

Обратно к столу уже вернулась троица лакеев, неразличимых из-за театральных черкесок и усов-стрелочек. Они засуетились, захлопотали; как по мановению волшебной палочки, наполнились бокалы, распространяя вокруг себя пробочный, мадерный аромат; горячие хачапури истекали сырной начинкой, рядом ждал лаваш, весь в коричневых пузырях, блюдо свежей зелени (в марте? в Мордвинске?!) выглядело истинно по-весеннему, оттеняя розетки с маринованной по-менгрельски, в винном уксусе, алычой — и ты позволила себе на миг расслабиться, оглядеть залу "Картли".

Отсюда, из полузакрытой ниши (а все-таки — почему не отдельный кабинет?!) было прекрасно видно: ресторация практически пустует. Время неурочное; слишком рано. Лишь дремал в уголке, над рюмкой водки, бессловесный старичок с расчесанной надвое бородой, да шумно веселился в компании двух певичек некий пехотный капитан с испитым, нездорового цвета лицом.

— Я хотел бы произнести тост, дорогая Раиса Сергеевна…

Сперва ты даже не поняла, что князь Джандиери обращается к тебе.

— Да-да, госпожа Альтшуллер, мы-то с вами прекрасно знаем, что никакая вы не Раиса, и уж тем более не Сергеевна! Но позвольте мне величать вас тем именем, под которым вы впервые со мной познакомились! Старею, знаете ли, становлюсь сентиментален…

Бокал в сильной руке качнулся, заиграл стальными бликами в отсветах газовых рожков на стене. Почему стальными? бог весть! — но сейчас бокал вышел чудовищно похожим на сломанный у рукояти меч в бронзовом кулаке.

Хорошая примета?

Хорошая?! сейчас, после всего?! после гибнущего эха: "Сыграем в четыре руки?", после выжженных глаз и бубнового туза на лбу?!

Ты взяла свой бокал и выжидательно глянула на господина полуполковника.

— Итак, у меня есть тост. Я хотел бы выпить за уродов. Не удивляйтесь, дорогая моя Раиса Сергеевна! — именно за уродов. Какими являемся мы с вами. Разница лишь в том, что я урод государственный, крайне полезный обществу, а вы — урод, так сказать, антиобщественный, подлежащий изоляции и устранению. Согласитесь, эта разница несущественна, ибо зависит исключительно от сиюминутной позиции данного общества. Сложись все иначе, и вы бы сотрясали твердь в поисках мне подобных, норовя отправить блудного Шалву в острог, а я прятался бы от вас по тайным хазам да хавирам. Вы согласны?

Легкий кивок.

В принципе, ты согласна.

— Скажите мне, дорогая Раиса Сергеевна, вы способны облечь вон того старичка в серу и пламень, и скрежет зубовный? Да так, чтобы пьяненький капитан ухватился за револьвер и принялся бы палить в монстра, ничтоже сумняшеся относительно последствий? Ведь способны, я прав?! Если, конечно, оставить в стороне фактор моего присутствия, мешающий вам!..