«Это же заповедник, а не джунгли, – оправдывается мама. – И Дженна ведь не встала между слонихой и слоненком. Так что никакой опасности не было. Они привыкли к людям».

Отец орет в ответ: «Но они не привыкли к маленьким детям!»

Вдруг меня обхватывают чьи-то теплые руки. От женщины пахнет пудрой и лаймом, а ее колени – самое уютное и мягкое место из всех мне известных.

«Папа с мамой жутко злятся», – шепчу я.

«Нет, они просто испугались, – поправляет меня она. – Люди кричат не только от злости, но и от страха тоже».

Женщина начинает петь у меня над ухом, и я слышу только ее голос.

У Верджила есть план, но место, куда он хочет отправиться, расположено слишком далеко: на велосипеде туда не доедешь, а сыщик все еще не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Когда мы выходим из закусочной, я соглашаюсь встретиться с ним в его офисе завтра утром. Солнце качается, как в гамаке, в низко висящем облаке.

– Откуда мне знать, что вы и завтра не будете под парами? – спрашиваю я.

– Можешь прихватить алкотестер, – сухо отвечает Верджил. – Увидимся в одиннадцать.

– Одиннадцать – это уже не утро.

– Для меня утро, – бросает он и пешком отправляется в свою контору.

Я возвращаюсь домой. Бабушка моет в дуршлаге морковку. Герти, свернувшаяся клубком у холодильника, дважды шлепает хвостом по полу, не удостаивая меня другого приветствия. В детстве собака едва не сбивала меня с ног, когда я возвращалась из ванной, вот как ее радовала встреча со мной. Неужели по мере взросления перестаешь так сильно скучать по тем, кого любишь? Или, может быть, с возрастом просто начинаешь больше фокусироваться на том, что у тебя есть, а не на том, чего нет.

Наверху слышится звук чьих-то шагов. В детстве я была уверена, что бабушкин дом населен призраками, – постоянно слышала разные странные звуки. Бабуля уверяла меня: мол, это ржавые трубы гудят или дом оседает. А я всегда удивлялась: как нечто, сделанное из кирпича и камня, может вести себя словно живое существо?!

– Ну что, – спрашивает бабуля, – как все прошло? Он не слишком тебя утомил?

На секунду я обмираю, испугавшись, уж не следила ли она за мной. Вот было бы забавно: бабушка шпионит за внучкой, пока та разыскивает свою мать, наняв частного детектива.

– Да нет, просто он… слегка нездоров.

– Надеюсь, ты ничего от него не подцепила?

«Едва ли, – думаю я, – похмелье вроде как не заразно».

– Я знаю, что ты просто обожаешь Чеда Аллена, но даже если он хороший учитель, родитель из него никакой. Как можно оставить собственного ребенка одного на целых два дня? – ворчит бабушка.

А как можно оставить собственного ребенка одного на целых десять лет?

Я так погружена в мысли о матери, что не сразу вспоминаю: бабушка-то думает, что я сидела с Картером, этим странным мальчиком, сынишкой мистера Аллена. Выходит, она решила, что мой подопечный простудился. Вот и прекрасно: завтра, когда я снова поеду к Верджилу, «сопливый малыш» опять послужит оправданием для отлучки.

– Ну, положим, Картер был не один, а со мной.

Я иду за бабушкой в столовую, задерживаюсь на кухне, чтобы взять два чистых стакана и достать из холодильника апельсиновый сок. Через силу проглатываю несколько кусков рыбных палочек и тщательно пережевываю их, а остальное закапываю в картофельное пюре. Есть совсем не хочется.

– Что случилось? – спрашивает бабуля.

– Ничего.

– Я целый час готовила для тебя ужин, так что, будь добра, съешь его, – говорит она.

– Почему ее не стали разыскивать? – выпаливаю я и испуганно прикрываю рот салфеткой, словно бы надеясь запихнуть слова обратно.

Мы обе прекрасно понимаем, о ком идет речь. Так что бабушке нет смысла притворяться. Она замирает с вилкой в руке.

– Если ты чего-то не помнишь, Дженна, то это еще не значит, что этого не было.

– Ничего и не было, – упрямо возражаю я. – За десять лет никто палец о палец не ударил. Неужели тебе все равно? Она же твоя дочь!

Бабушка встает и вываливает содержимое тарелки, почти полной, в мусорное ведро.

Внезапно я чувствую себя так же, как в тот день, когда побежала по холму за бабочкой в сторону слонов, и понимаю, что совершила страшную ошибку.

Все эти годы я думала, что бабушке слишком тяжело говорить о случившемся, вот она и помалкивает. Теперь мне кажется, она обходит эту тему стороной, потому что хочет уберечь меня.

Бабуля еще рта не раскрыла, а я уже знаю, что у нее на языке. И не хочу этого слышать. Я бегу наверх вместе с Герти, захлопываю дверь спальни и утыкаюсь лицом в пушистую собачью шерсть.

Проходит минуты две, прежде чем дверь открывается. Я не поднимаю глаз, но все равно чувствую бабушкино присутствие.

– Просто скажи, – шепотом прошу я ее, – мама умерла или нет?

Бабушка садится на кровать:

– Дженна, все не так просто.

– А по-моему, так проще некуда. – Я вдруг, помимо воли, заливаюсь слезами. – Мама либо жива, либо нет.

Однако, бросив бабушке этот вызов, я понимаю, что история на самом деле запутанная. Логика подсказывает: если я права и мать никогда не оставила бы меня по собственному желанию, то непременно вернулась бы за мной. Так почему же она этого не сделала?

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о причине.

И тем не менее. Если мама мертва, неужели я не знала бы об этом? Вы же наверняка слышали все эти россказни про интуицию, сверхъестественную связь с родным человеком. Разве я не чувствовала бы, что как будто часть меня умерла? Или это все досужие байки?

– Когда твоя мать была маленькой, то всегда поступала наперекор мне, – говорит бабушка. – Я просила ее надеть на выпускной в школе платье, а она пошла туда в шортах, сделанных из обрезанных штанов. Она могла показать мне две стрижки в журнале и спросить, какая мне нравится больше, а потом выбирала другую. Я советовала ей изучать приматов в Гарварде, а она занялась слонами и отправилась в Африку. – Бабуля смотрит на меня сверху вниз. – Но она была очень умна, таких сообразительных детей я больше в жизни не встречала. Она могла обвести вокруг пальца любого полисмена, стоило ей только захотеть. Поэтому я понимала: если Элис осталась жива и сбежала по своей воле, мне нипочем не залучить ее обратно домой. Начни я размещать ее фотографии на пакетах с молоком и устраивать горячие линии, она только убегала бы от нас еще дальше и быстрее.

Я размышляю, правда ли это. Действительно ли для матери это была просто игра? Или бабушка обманывает себя?

– Ты сказала, что подавала заявление о ее исчезновении. И что?

Бабуля снимает мамин шарф со спинки стула, протаскивает его сквозь кулак и отвечает: