— Эти слова мне когда-то сказала моя матушка, — отведя взгляд на портрет продолжила она, — я не хотела вас задеть, но и мне неприятен столь жестокий упрек.

— Но ты ведь убийца! Посмотри на то, что сотворила с нанаши.

— В порыве гнева я совершила необдуманный поступок, за что от всей души прошу простить меня, хоть и желать такого не смею, — с небывалой искренностью в глазах и на устах, преклонив голову произнесла Кенко.

— Тебе стоит говорить это не нам, а этой барышне, — промолвил Нозоми, переведя взгляд на нанаши.

— Боюсь, мои слова будут пустым звоном для неё. Одними речами столь грязный проступок не перекрыть.

— Она простит тебя. Если увидит истину в твоих словах, то поступит именно так и никак иначе.

— Не знаю, насколько добродушным должен быть человек, чтобы простить что-то столь отвратительное по отношению к себе.

— Не обязательно быть добродушным, чтобы быть рассудительным. Впрочем, увидишь все своими глазами, если нанаши очнется.

— А если нет?

— Почему бы тебе, — вновь кинув взгляд на Кенко продолжил мечник, — просто не думать о лучшем исходе?

— Что ж, ты прав. Или мне лучше сказать Вы правы?

— Обойдемся без формальностей.

Императрица кивнула и обратилась к обоим странникам:

— В таком случае, давайте покинем все наши разногласия до тех пор, пока ваша спутница находится без сознания. Я проведу вас в гостиную, где вы сможете переждать некоторое время.

Императрица покинула комнату, а вслед за ней вышел и Юцуна. Нозоми был подле нанаши.

Мечник глядел на девушку опустошенным взглядом, но знал ли он сам, сколько в нем крылось боли и тоски. Он стоял рядом, не совершая никаких движений. Его дыхание, столь тихое, что казалось и вовсе отсутствующим, лишь изредка пропускало тяжкие вздохи. Глядеть на изувеченного человека, более того, родного душе, невозмутимо туго.

Парень не произнес ни слова, лишь глядел на едва пропускающие вдохи и выдохи странницы. Те были настолько томными, как будто вот-вот затихнут раз и навсегда. Поглядев на закрытые веки мечницы в последний раз, он вернулся к товарищу. Тот поджидал его на мягонькой козетке ⌜⁴⁸⌟ с явным желанием переговорить.

С минуты на минуту, как спутник вошел в комнату, парнишка тотчас атаковал его вопросом:

— Нозоми, почему ты остановил меня, когда я хотел преподать урок этой проказной дамочке? И почему ты вообще не сказал ничего толкового, а?

Подойдя ближе к товарищу, мечник присел на соседнюю козетку и, прикрыв дланью лицо, нехотя, отрек:

— Сдается мне, ты позабыл, где мы находимся.

— Да знаю я, что мы находимся в резиденции Кенко, но какое это имеет значение?!

— Помимо того, что мы вторглись в частную собственность, посягнули на имущество обладательницы и её жизнь, мы находимся на территории Ранзильема, запретной территории.

— Да, но…

— У нас вообще нет права говорить что-либо в этой ситуации. Хотя нанаши ранили, Кенко предоставила ей достойный уход, потом, есть ли нам что предъявить помимо возмущений о небрежности? Как глупо.

Мечник взглянул на своего спутника, соглашаясь с выказанными словами. Все вышло действительно так, как он и сказал, и этот логос был последним, что услышал странник за оставшееся ожидание. Больше те не произнесли ни звука, лишь сидели да ждали хороших иль не очень новостей.

***

Прошло немало времени, а кругом стояла все та же тишина. Кенко сидела подле раненой девушки, странники — в гостиной. Нанаши лежала все также неподвижно, но жар понемногу отпускал её. Ранение оказалось куда более опасным, чем можно было представить. Все ждали ответ на те самые вопросы: все ли будет в порядке; выживет ли она; справится ли? Безмолвное ожидание пугало их.

Тяжкое дыхание нанаши исподволь угасало. Биение затихало, словно вот-вот остановится навеки. Лицо поблекло, а на теле выступили синие пятна, предвещающие смерть. Неужто это конец?

Её жизнь весела на волоске от смерти. Температура падала, превращая мечницу в ледышку. Льдом укрывалось и её тело. Так медленно, но сколь прогрессивно. Иглы пронзали кожу, вырываясь наружу.

Узрев подобное явление, Кенко ринулась к девушке и всячески старалась отодрать лед — не получалось. Пробовала отогреть — ничего. Нанаши укрывалась льдом прямиком на глазах девушки, что едва ли не задыхалась от страха. Ещё мгновение и её сердце замерзнет навеки вечные.

Страх. Боль. Страх. Боль. Страх. Боль.

Эти чувства смешались воедино, но павшая странница открыла глаза да приподнялась настолько резко, что едва не потеряла сознание от болевого шока. Она заглатывала воздух так жадно, словно рыба, выброшенная на сушу. Глаза, переполненные утомленностью и страхом смерти, старались уловить свет, ссохшиеся уста, что вновь укрылись кровяными пятнами, сердце, что забилось мол ошалевшее, помутневший разум, что пытался вернуть трезвый ум, — все они сражались за жизнь онны-бугэйси в это мгновение.

Понемногу, захватившая в свои объятья девушку агония отступала, и та смогла уже чуть более спокойно дышать. Исподволь жизнь возвращалась к ней.

Туго повернув голову, взор девицы пал на лежащую у самого конца кровати императрицу. Удивленным взглядом, она окинула девушку и, едва слышно, обратилась:

— Кенко…?

Ощутив на себе пристальный взгляд и донесеное слово мечницы, девушка быстро взылась и ошарашенно, с неким облегчением воззрела в томные, но до чего притягательные глаза бродяжки. От шока, она потеряла дар речи.

— Кенко… — промолвила та, потянув пальцы к шокированной девушке, — где я?

— Не вставай, — своим встревоженным голосом ответила императрица и уложила на подушку странницу.

Она смотрела на неё с некой виной, что переросла в желание исправиться и позаботиться о раненой.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мгх… — протянула та, почесывая голову от накатившей боли, — все хорошо. Чувствую себя получше, чем после нашего сражения.

Нанаши попыталась посмеяться, но боль в ребре не позволила ей этого сделать.

— Не смейся, только хуже станет, — с опасением произнесла императрица.

— Ха… Попади ты чуть выше, задела бы легкие, туго бы мне пришлось. А так ниже попала, не зацепила, благо ничего, и проучила меня заодно.

— Мне так стыдно перед тобой. Я знаю, что содеяла непоправимое и не заслуживаю на милость, но, все-таки, искренне раскаиваюсь и молю о прощении, — преклонив голову, молвила та.

Мечница отмахнулась, явно отрицая виновность девушки:

— Все в порядке, не стоит так волноваться, — отрекла та, перескочив с одной темы на другую, — в довершении чего, ты ведь ждала мгновения, когда я очувствуюсь, дабы расспросить о сказанных ранее словах, не так ли?

От стыда, Кенко отвела взгляд в сторону и возразила:

— Нет…не совсем. Меня больше интересовало твое состояние.

Онна-бугэйся с умилением глядела на девушку, словно перед ней была не властная императрица, а