– К Татьяне.

– Вот именно. И придет он туда не только потому, что ему захочется побывать в родных стенах, принять душ и выспаться. Нет, когда есть деньги, это можно сделать где угодно.

– Думаешь, у него закончились деньги, и он придет домой, чтобы их взять?

– Поехали!

Конечно, это было лишь предположением, но как интересно все-таки попасть в квартиру Сергея Гаранина. Да и вообще, хотелось какого-то движения, действия, ведь мы топтались на месте, у нас не было ни одной, по сути, версии случившегося. Круг подозреваемых был расплывчатым. Племянница, которая могла быть заинтересована в смерти тетки, не тянула на убийцу. Да и вела она себя глупо, сама подставляла свою голову, рассказывая о своей ссоре с теткой накануне ее смерти. Нет, ее мы с Лизой сразу вычеркнули из списка подозреваемых.

Гаранин? В его виновность мы тоже не верили. Где мотив убийства? Разве что в доме Надежды в ту страшную ночь разразилась самая настоящая драма, когда одна из женщин, вдруг прозрев, поняла, что Гаранин ей изменяет…

Был еще один факт, который не давал нам с Лизой покоя. На шее удушенной Надежды Карасевой отсутствовали отпечатки пальцев. Вернее, были вмятины, оставленные сильными пальцами, а вот отпечатков их не было. Их стерли обыкновенной водкой. Бутылка с водкой стояла в кухне на столе, рядом с ней лежало кухонное полотенце, с помощью которого преступник и стер все свои следы. То есть удушил, потом убил свидетельницу – Валентину (или наоборот, сначала разбил голову Валентине, а затем удушил свидетельницу Надежду), после чего нашел бутылку водки, смочил ею полотенце и протер шею мертвой женщины.

Кто побывал в доме Надежды той ночью? Ведь если убийство произошло именно в ее доме, то с большей вероятностью можно было предположить, что убийца пришел все-таки по ее душу. Иначе он пришел бы к Валентине.

Вопросов было множество. И помочь нам в расследовании мог сам Гаранин, который, как затравленный зверь, прятался где-то поблизости. Лиза говорила, что она это чувствует.

– А ты не почувствовала его присутствия в квартире Лилеевой? – спрашивала я ее в свое время, когда она только вернулась из города, где встречалась с соседкой Гаранина.

– Его там не было, и она не знала, где он. Это точно. Когда я пришла к ней, ее интересовало в первую очередь, нашелся ли он. И она не лгала, она вела себя естественно. Или я ничего не понимаю в людях.

И вот поздно вечером мы оделись, сели в машину и поехали в город, чтобы понаблюдать за квартирой Гаранина, а заодно и за его соседкой.

– Если вдруг окажется, что у Татьяны нет ключа от его квартиры и что мы не сможем к нему попасть, что ж, проведем остаток ночи у себя дома, – сказала Лиза как-то неестественно весело уже в машине.

Она сказала это с такой легкостью, словно речь шла о том, чтобы заглянуть на чашку чая к подружке, что мне стало стыдно и за нее, и за себя, конечно. Забросили мы своих мужей и детей. Работа работой, но я сильно скучала по мужу. Однако расследование предполагало все-таки наше присутствие в Идолге. Тем более что шли дни, а мы, повторяю, топтались на одном месте. Лиза сильно нервничала, и я понимала ее. Она не могла допустить, чтобы мы не оправдали надежд Кузнецова и Варфоломеева, мы должны были в самое ближайшее время вычислить убийцу.

Поэтому, доверяя ее интуиции, я согласилась с ней на эту ночную поездку.

Меня воспитывала бабушка. Мама жила своей жизнью. И когда она приезжала к нам с бабушкой, такая молодая, красивая, я никогда не воспринимал ее как свою мать. Ее звали Лариса, бабушка звала ее Ларой. И я тоже, когда подрос, стал звать ее так же. И, странное дело, чем реже я видел Лару, тем больше любил ее и радовался, когда она приезжала. Конечно, я был ребенком и не понимал, что моя мать просто спихнула меня бабушке, чтобы я не мешал ее жизни. Она не видела, как я болел, не переживала за меня, когда я чуть не умер от сильнейшего воспаления легких, не сидела у моей постели и не читала сказок, не делала сложных перевязок на моих руках и ногах, когда я болел стрептодермой и мое тело напоминало сплошную зудящую рану. Она всегда видела меня здоровым, веселым, радующимся ее приходу. Сама же Лара представляла собой настоящий праздник. Она носила все яркое, цветастое, легко и быстро двигалась на высоких тоненьких каблучках, была хохотушкой и любила делать мне подарки. От нее пахло как от клумбы с розами, которую мы с бабушкой устроили прямо под окнами во дворе пятиэтажного дома, в котором жили. Сейчас я понимаю, что Лара всегда предупреждала бабушку о своем приходе, потому что в этот день с самого утра бабушка прибиралась, пекла пироги, стелила белую скатерть, на столе появлялась большая фарфоровая ваза с яблоками или сезонными фруктами. Думаю, таким образом бабушка, скорее всего, как бы отчитывалась перед своей дочерью за те деньги, что та давала на мое содержание. А деньги она давала, я это знаю точно. Сколько раз видел, как она вкладывала в бабушкину руку купюры и говорила ей при этом что-то на ухо. Может, это были такие слова: «Вот, на первое время хватит, а потом я еще привезу» или «Прости меня, но мне пора… Меня ждут».

Мама привозила мне шоколад, конфеты, печенье, фрукты, игрушки, новую одежду. Водила меня в парк, где я катался на всех аттракционах-качелях-каруселях, или в кино на детский фильм, или в цирк, или просто брала такси, и мы ехали с ней в центр города, чтобы смешаться с нарядно одетой толпой таких же, как и мы, прогуливающихся. Мороженое, сладости в кондитерской, кафе на набережной… Да, мама всегда была для меня настоящим праздником.

О том, что она утонула, я узнал лишь спустя несколько месяцев после ее смерти. Бабушка считала, что чем позже я это узнаю, тем для меня лучше.

Лара поехала с компанией на острова, там выпила и ночью вместе со всеми полезла в воду голышом, купаться при луне. Заплыла далеко, а вернуться у нее уже не было сил. Да и переохладилась она сильно. Ее тело отнесло течением к близлежащей деревне, она зацепилась своими длинными светлыми волосами за корягу, и в таком вот ужасном виде ее и увидели утром рыбаки.

Смерть страшная, и когда я начинаю думать об этом, то словно задыхаюсь, представляю себе, как было трудно и больно ей. А еще холодно. Понимала ли она в те последние минуты, находясь в холодной, уже успевшей остыть от августовской жары воде, что она умирает?

Слава богу, бабушка моя прожила долго, до семидесяти восьми лет. И всегда заботилась обо мне, опекала. Когда она лежала в больнице, поручала меня нашей соседке с необычным, редким именем Сабина. Молодая красивая Сабина, с серыми холодными глазами и черными блестящими кудрявыми волосами, была третьей по счету женщиной, которую я искренне любил.

Бабушка, мама, Сабина. От них я всегда видел лишь тепло, заботу и ласку. Отсутствие в моей жизни мужчин – отца, дяди, брата, к примеру, – никак не сказывалось на моем, как я полагал, воспитании. Мы с бабушкой умели обращаться при надобности с молотком, а то и пилой. Ребенком я, в отличие от моих сверстников, нисколько не переживал по поводу того, что меня воспитывает бабушка. Меня не дразнили, к счастью, одноклассники попались спокойные, не было тех драчунов, которые отравляли жизнь тихим мальчикам вроде меня в других классах. Моя единственная печаль, боль, заключалась в смерти моей матери, которая навсегда останется в моей памяти совсем молоденькой девушкой в ярком красном платье с большим вырезом, красных туфельках и с длинными золотыми волосами.