— Понимаю тебя. Когда ещё осуществить мечту, если не сейчас. Ты планируешь добраться на море на вот том транспорте?

— Да, я его и делал именно для этой цели. На самом деле он выглядит комично, но при этом весьма конструктивен и удобен. Я специально снял все тяжёлые части, а из тех, что остались многие заменил на алюминий. Да и велосипед скоростной, так что тащить за собой прицеп не тяжело. К тому же я не стал брать туда ненужных вещей: сухпайки, немного одежды, семян немного, воды вот и всё. Ну карабин ещё, для самообороны.

— Ну это уже не плохо.

— Ага, к счастью, применить его не было необходимости. Поначалу ночью спал плохо, всё боялся, что кто-то нападёт. Первую ночь спал на дереве. Потом всё же собрал палатку прям в прицепе, я специально её обычную переделал так, чтобы можно было поставить её на борта прицепа. А раз сюда доехать смог, то и до побережья доберусь.

— Буду очень этому рад.

Голицын посмотрел на успокоившуюся воду:

— А я никуда не хочу, мне здесь нравится. Тут наш дом и я хочу начать строить новую страну отсюда, с этого места.

— Вы амбициозный человек, с огромным опытом, вам всё удастся. А я зря полез в политику. Не моё это.

— Ну что было, то не исправишь. Тем более мы оба хотели для страны лучшего, но не всё в наших силах.

— Я часто думаю, что можно было сделать ещё… — Скромнов вздохнул и сел на пристань, опустив ноги в воду.

— Я до сих пор думаю. — Голицын сел рядом, тоже опустив ноги в воду, лёг на пристань. — И каждый раз прокручиваю всё в голове, ищу какие-то выходы, анализирую всё, ищу ошибки. Но так и не понял, что можно было ещё сделать.

— Да, вот уж судьба у мира. А ведь могло же всего этого и не произойти, если бы не мутировал вирус.

— Мне кажется, что такого варианта у жизни не было. Мы настолько расточительно стали относиться к планете, так испортили экологию, что она и взбунтовалась, показав нам наше место.

— Может вы и правы, Михаил Владимирович, технический прогресс пошёл в разрез с эволюцией и законами природы. Пока я жил в Москве, я смотрел на мир вокруг меня и видел, как всё погибает, как угасает жизнь, откатывается назад всё сильнее и сильнее. И это так меня давило. А потом, когда я уехал и стал смотреть на тот мир, который окружает меня, то как-то успокоился. Я ехал по автостраде один, рядом никого, а ведь раньше там стояли дикие пробки, машины были на каждом квадратном метре, всюду гул, выхлопы, злость и ругань. А потом, уже ночью, я посмотрел на небо. И знаете, что я там увидел? Звёзды. Да, как это не смешно, но я видел звёзды. Вы в Москве, когда звёзды последний раз видели. Вот и я не смог вспомнить. А теперь я смотрю на небо и вижу, как они сияют, и передо мной только небо, ни клубящейся пыли, ни света реклам. И вот я смотрю на них так, как когда-то смотрели на них мои предки. Они дарят мне какую-то загадку, которую не суждено разгадать, и я очень этому рад. Я не хочу знать про тёмную материю и какие-то особенности строения звёзд, про сухие цифры астрологов. Для меня они останутся окутанные тайной, этой далёкой и заманчивой мистикой. И когда я буду смотреть в это бархатное небо, то буду думать о том, что где-то там далеко кто-то тоже смотрит на нас. Наверное, это та загадка, которая не требует разгадки. Что нам даст то, что мы узнаем, что не одни во вселенной? Да ничего. Притащим на Землю какие-то новые технологии и будем соревноваться какая страна круче. А так — это наше звёздное небо, и моё, и ваше, и американцев, и европейцев, и австралийцев. Всех. Мы слишком много думали о гонки экономик, вооружений, а забыли самое главное — мы люди, и у нас есть ценности, гораздо более важные, чем деньги, власть, ресурсы. И Бог нам указал на это. Да, жестокий урок, но видимо так нужно было. Я никогда не был верующим человеком, но сейчас я верю, что Он есть и если уж оставил нас жить, то не спроста, значит нам предстоит переосмыслить всё, что мы натворили и начать новую цивилизацию, уже учитывая наши ошибки.

— Думаешь через пару поколений наши потомки будут думать так же? Я думаю, что всё равно человечество пойдёт по пути технического прогресса.

— Да пусть идёт, но не устраивает гонку, и при техническом прогрессе не забывает, что всё это второстепенно, в отличии от жизни. И наша задача — это втолковать в голову своих детей и внуков так, чтобы они это приняли за истину и в дальнейшем своим детям и внукам втолковывали это. Как с религией. Ведь мы не знаем был ли Иисус, Аллах, Будда или кто-то ещё, но мы впитываем эту культуру с молоком матери, мы не задаёмся вопросом, а почему именно так. Мы верим, что нужно так. Нужно читать молитву, соблюдать пост, заповеди. Это для нас так же естественно, как и для тех, кто жил до нас. Вот и с этой идей нужно так же. Не возводить её в ранг религиозной идеи, а оставить как рациональное зерно развития цивилизации.

Голицын смотрел в небо. Августовской фиолетово-чёрное бархатное полотно, усеянное маленькими светящимися точками; глубокое и одновременно близкое, родное и совсем неизвестное, исследованное, но так и не давшее ни одной отгадки. Небо, которое он видел в детстве, лёжа на траве, вдыхая аромат луговых цветов, оно и сейчас было таким же. И звёзды все были на местах, и сияли так же ярко, и так же собирались в созвездия. И они были до него, и останутся после. И им суждено увидеть, как встаёт в полный рост поверженное человечество.

— Ты был бы хорошим проповедником, Игорь, или политиком, ты можешь своими словами зажечь в сердце огонь. Я понимаю почему люди шли за тобой.

— Они шли не за мной, они боялись и не видели будущего. Их гнал вперёд страх. А я просто оказался в нужном месте в нужное время. Не я, так был бы кто-то другой. А что до проповедника… Да мне и не важно, как будут воспринимать мою философию. Главное, чтобы