Как было когда-то в случае с Остином, теперь в компании частенько встречались люди с довольно скудными специальными знаниями, которые, тем не менее, занимали ответственные посты. Это позволяло руководителям компании сохранять полный контроль не только над простыми служащими, но и над новыми административными работниками.

Бобе в один прекрасный день уволился, а все последнее время перед увольнением не без иронии повторял фразу: «Я устал от этих дурных голов». Что касается Равье, то он, наоборот, явил собой прекрасный пример адаптации к новым условиям, отринув всякую скованность. Он стал даже ходить быстрее, а уж послушав его — поборника идеи эффективности, никто бы не поверил, что он работал в компании еще до того, как туда пришли безголовые люди. Впрочем, в торговом отделе появилось множество новых сотрудников, которые окончательно подвели черту под эпохой Валаки; кроме того, изменился и внутренний вид компании: в офисах поставили новую мебель, настелили новые полы, перекрасили стены и даже фасад склада с его ужасающим входом. Если бы это увидела Меретт, она бы не смогла удержаться от улыбки: на какие же жертвы пришлось для этого пойти! Но Меретт уволилась сразу после судебного процесса, возвратив мужу привилегию никогда больше не притрагиваться к кастрюлям.

Конечно же, компания подписала договор о сотрудничестве с клиникой, специализирующейся на пересадках голов. Работы хватало. Большинство служащих, которые сохранили свои головы в банках с формалином, не захотели ими воспользоваться. Они знали по опыту других людей, каков будет результат: безжизненное, мертвенно-бледное, дряблое лицо. Разве оно сможет кому-нибудь понравиться? И какой смысл человеку красоваться с лицом, которое не соответствует его мыслям и чувствам?

Большой успех у служащих имел специальный зажим для протеза, названный «головной зажим», с которым можно было в любой момент отстегнуть голову с шеи, а потом надеть обратно. Но большинство тех, кто выбрал такой вид протеза, возможно, из уважения к коллегам, оставляли голову в гардеробе. Очень скоро по утрам мужчины и женщины — приехавшие на машинах или на общественном транспорте — стали снимать свои головы, как мотоциклисты снимают шлемы. Что касается «мозговых» протезов, то ими в основном пользовались руководящие работники.

Изменения, произошедшие в компании, не оставили равнодушными и покупателей. Сперва, правда, звучали жалобы. Некоторые клиенты, у которых были давние отношения со служащими, не смогли приспособиться к новым условиям и постепенно тоже были заменены своим руководством на новых людей. «Они очень серьезны» — так обычно характеризовали служащих компании покупатели. На складе люди без головы производили хорошее впечатление. В интересах клиента осуществлялась постоянная, четкая, безупречная работа. Ему больше не приходилось терпеть высокомерия прежних кладовщиков. Не было больше ни одного недружелюбного или слишком угодливого лица. Больше не появлялось ощущения, что над тобой издеваются. И наконец, было покончено с не слишком любезными секретаршами, встречавшими посетителей циничными улыбочками.

Наконец, еще одно преимущество заключалось в том, что между покупателем и продавцом отныне отсутствовала всякая человеческая связь. Как легко стало давать на подпись надлежащим образом оформленные заказы людям, которые никогда не смогут вас узнать. Составление бумаг, процедуры подписания документов — все происходило отныне по всем правилам искусства.

34

Конс, по-прежнему сидевший в кабинете директора по персоналу, почувствовал, как у него задрожали губы, потом, пристально взглянув на своего начальника, он ответил на его предложение отказом. «Нет, спасибо», — не слишком вежливо объявил он начальнику в лицо о своем отказе от повышения. Фиссон, впрочем, не подскочил от удивления, и даже на лице его ничего не отразилось, так как, по правде говоря, решение служащего не застало его врасплох. От этого упрямого молодого человека можно было ожидать чего угодно. Какое-то время мужчины сидели молча, затем Конс неожиданно высказал просьбу: он хочет стать кладовщиком.

— Как это кладовщиком? — переспросил Фиссон.

— Обыкновенно, — ответил Конс, — я хочу быть кладовщиком. И я прошу вас, если вы не против, распорядиться, чтобы меня наняли на работу на склад, выкупленный у нашей компании той другой фирмой…

Неделю спустя Конс явился на склад в рабочем комбинезоне и сразу же принялся за дело. К счастью, в свое время он научился управлять погрузчиком и, кроме того, был прекрасно знаком — ведь раньше частенько наблюдал за всем «со стороны» — с особенностями работы на складе. Что касается кладовщиков, то напряженный труд не позволял им уделить Консу какое-то особенное внимание. Они решили для себя, что причиной его появления в их среде стала его физическая неспособность работать среди торговых служащих. Объяснение это было неправдоподобным, совершенно парадоксальным, зато удовлетворяло абсолютно всех. Между Консом и работниками склада не могло быть открытых проявлений чувств, по крайней мере на словах. Таков уж был его способ общения со своими новыми коллегами. Он довольствовался тем, что просто был с ними, не объясняя причин, таким образом, его сердце — если можно говорить о сердце применительно к Консу — продолжало работать. Как и в то время, когда он был служащим торгового отдела, он молча разъезжал на погрузчике по складу.

Его искусственное тело быстро приспособилось к новому роду деятельности и легко доказало свою выносливость. Конс никогда не уставал. Он ходил по всему складу, носил товары или возил их на тележке, но в конце каждого рабочего дня — ведь лишь голова его была настоящей — он всегда бы мог, если бы Беби Джен не ждала его, чтобы вместе поехать домой, остаться еще на сверхурочную работу. Будь у Конса тело из плоти и крови, его новые обязанности показались бы ему, наверное, слишком тяжелыми и даже невыносимыми и он вмиг бы забыл про свои благородные помыслы. Но поскольку Конс совершенно не ощущал ни боли, ни чрезмерной усталости, так хорошо знакомой кладовщикам, очень скоро к нему стали обращаться всякий раз, когда требовалось сделать какую-то особо сложную работу. Конс только смеялся, если ему на ногу падал поддон с товарами или если он сам летел с трехметровой высоты, а потому он спокойно шел на риск там, где другие отступали.

Иногда, просыпаясь по утрам, Конс впадал в отчаяние: заново обнаруживать, что все тело ампутировано, что ты всего лишь голова, было мучительно; «на свежую голову» он понимал, насколько уязвим и слаб. Но в той же самой голове, которая заставляла его чувствовать себя несчастным, рождались и надежды, помогавшие верить в будущее. Один за другим элементы его истинной сущности выстраивались в стройную систему, наделявшую его внутренней силой. Беби Джен, которую он любил, его новое сильное тело, которым он научился в совершенстве управлять, наконец, и работа — а в особенности товарищи по складу — понемногу возвращали ему вкус к жизни.

Тайная симпатия, которую Конс питал к кладовщикам, основывалась на осознании им социальной несправедливости и тяжелых условий работы этих людей. Их мужественная энергичность, из-за которой многие служащие общались с ними у прилавка необычайно грубо и пренебрежительно, не имела себе равной. И Консу это было известно как никому другому. Он видел, когда они испытывали презрение к собеседнику, отмечал про себя вспышки их гнева, и при этом ясно видел, каким еще недавно был он сам. Конечно, случалось, что и его унижали. Но он не чувствовал теперь ни той особенной боли в животе, ни ярости, ни ненависти.