Гордой спор, но не нашел в этом смысла, так как мой путь интеллекта и слов был недостаточен для того, чтобы я мог принять на себя набор воспоминаний о женщине-Нагваль. Их эффект был потрясающим для меня и более опустошающим, чем даже страх смерти.

– Женщина-Нагваль где-то потерпела кораблекрушение, – мягко сказала Ла Горда. – Она, вероятно, на необитаемом острове, а мы ничего не делаем, чтобы помочь ей.

– Нет! Нет! – заорал я. – Ее больше здесь нет.

Я не знал в точности, почему я так сказал, но знал, что это правда. На минуту мы погрузились в такие глубины печали, которые невозможно было измерить рассудком. В первый раз на моей памяти я знал, что чувствую искреннюю, безграничную печаль, ужасную незавершенность. Где-то внутри меня пребывала женщина, которая была открыта заново.

На этот раз я уже не мог спрятаться за покровом загадки и незнания, как столько раз делал это в прошлом. Не знать было бы для меня благословением. Какую-то секунду я безнадежно соскальзывал в смятение. Ла Горда остановила меня.

– Воин – это тот, кто ищет свободу, – сказала она мне. – Печаль – это не свобода. Мы должны освободиться от нее.

Иметь чувство отрешенности, как говорил дон Хуан, – значит располагать на мгновение паузой для переоценки ситуации. В глубинах своей печали я знал, что он имел в виду. У меня была отрешенность. В моей власти было использовать эту паузу правильно.

Я не был уверен, сыграло ли здесь роль какое-нибудь волевое усилие с моей стороны, но моя печаль совершенно исчезла. Казалось, ее больше не существовало. Скорость изменения моего настроения была мгновенной, и полнота этого изменения встревожила меня.

– Вот теперь ты там, где и я, – воскликнула Ла Горда, когда я описал ей то, что произошло. – После стольких лет я еще не научилась бороться с бесформенностью. Я беспомощно перемещаюсь от одного чувства к другому. Из-за своей бесформенности я могу помочь сестричкам, но я также и в их власти. Любая из них достаточно сильна, чтобы толкнуть меня из одной крайности в другую. Проблема была в том, что я потеряла человеческую форму раньше тебя. Если бы мы с тобой потеряли ее одновременно, то могли бы помогать друг другу. Ну а в той ситуации, что была, я переходила то вверх, то вниз, быстрее, чем могла запомнить.

Я должен признаться, что ее слова о собственной бесформенности всегда вызывали у меня сомнения. В моем понимании потеря человеческой формы влекла за собой как необходимое следствие прежде всего постоянство характера, которым она, в свете ее постоянных подъемов и спадов, явно не обладала. Из-за этого я судил ее резко и несправедливо. Потеряв свою человеческую форму, я теперь находился в таком положении, когда можно было понять, что бесформенность является по крайней мере разрушителем здравого смысла. Здесь не действует никакая автоматическая эмоциональная сила. Быть отрешенным, способным погружаться во все, что делаешь, естественно охватывает все, включая непостоянство и даже саму мелочность.

Преимущество бесформенности в том, что она дает нам мгновенную паузу, при условии, что мы имеем необходимые самодисциплину и мужество, чтобы воспользоваться ею.

Наконец-то поведение Ла Горды в прошлом стало понятным мне. Она уже несколько лет была бесформенной, но не имела необходимой самодисциплины. Таким образом, она оказывалась во власти резких перепадов настроения и невероятного несоответствия между ее поступками и ее задачами.

После наших первоначальных воспоминаний о женщине-Нагваль мы с Ла Гордой объединили наши усилия и целыми днями пытались вывести на поверхность еще какие-нибудь воспоминания, но их как будто больше не было. Я догадывался, что во мне, должно быть, похоронено еще очень многое, но не мог до этого добраться. Мой ум был свободен даже от самых смутных намеков на еще какие-нибудь забытые события.

Мы с Ла Гордой прошли через период ужасного смятения и сомнений. В нашем случае быть бесформенным означало подвергаться приступам самого глубокого неверия, какое только возможно.

Мы чувствовали себя подопытными морскими свинками в руках дона Хуана – существа, предположительно похожего на нас, о котором мы в действительности ничего не знали. Мы накачивали друг друга сомнениями и страхами. Самой серьезной темой была, конечно, женщина-Нагваль. Когда мы фокусировали на ней свое внимание, наша память о ней становилась настолько четкой, что мы не могли представить, как мы умудрились забыть ее. Это вновь и вновь провоцировало рассуждения о том, что же в действительности с нами сделал дон Хуан. Предположения очень легко приводили нас к чувству, что мы были использованы. Мы приходили в ярость от неизбежного вывода, что он нами манипулировал, оставив затем беспомощными и неизвестными самим себе.

Когда наша ярость выдохлась, нас начал охватывать страх – ведь мы были лицом к лицу с пугающей возможностью того, что дон Хуан мог сделать с нами еще более разрушительные вещи.

Глава 7

Совместное сновидение

Однажды, чтобы рассеять наше тяжелое настроение, я предложил заняться сновидением. Как только я высказал эту идею, я осознал, что мрак, который целями днями преследовал меня, может быть отброшен желанием перемены. Я отчетливо понял: наша с Ла Гордой проблема состояла в том, что мы необдуманно сфокусировали внимание на страхе и недоверии, тогда как все это время имели, не осознавая этого, противоположную возможность – сконцентрировать внимание на загадке, на том чуде, которое с нами произошло.

Я рассказал Ла Горде о своих соображениях. Она сразу же согласилась со мной, как-то оживилась, тучи ее хандры рассеялись в долю секунды.

– Какого рода сновидениями ты предлагаешь нам заняться? – спросила она.

– А сколько их есть? – спросил я.

– Мы можем попробовать совместное сновидение, – ответила она. – Мое тело подсказывает мне, что мы уже делали это раньше, уходя в сновидение парой. Это будет для нас страховкой, как в совместном видении.

– Но ведь мы не знаем, что представляет собой процедура совместного сновидения, – сказал я.

– Мы не знали, как видеть вместе, и, однако же, видели, – возразила она. – Я уверена, что мы сможем сделать это, если попробуем. Потому что во всем, что делает воин, нет ступеней. Есть только личная сила. И как раз сейчас она у нас есть. Мы должны начать наше сновидение в двух различных точках, отстоящих одна от другой настолько далеко, насколько это возможно. Тот, кто войдет в сновидение первым, подождет второго. Как только мы отыщем друг друга, мы возьмемся за руки и отправимся глубже вместе.

Я сказал, что не имею ни малейшего представления, как ждать ее, если я войду в сновидение первым. Она и сама не могла объяснить всего этого, но сказала, что ждать второго сновидящего означает то, что Хосефина называла «схватить» его. Ла Горда была однажды так схвачена Хосефиной.

– Хосефина называла это